Спартак рыбалка жуковский: платная рыбалка спартак жуковский – Profil – Community

F.F. Раскольников

Сказки подпоручика Ильина

I

В декабре 1918 г. в Петрограде ходили упорные слухи о том, что некоторые корабли британского флота вошли в Финский залив. Серьезно утверждалось, что в Ревель прибыла британская военно-морская эскадра. Однако, поскольку мещанская болтовня в те времена выходила за все рамки, к каждой нашумевшей истории нужно было относиться с величайшей осторожностью. ^[1]

Никто доподлинно не знал, в какой ситуации. Командование Балтийского флота несколько раз отправляло подводные лодки для попытки войти в гавань Ревеля и провести тщательную разведку, но плохое техническое состояние этих судов не позволяло выполнить эту задачу. Из-за неисправности механизмов подлодки вернулись, не выполнив поставленную задачу. Не дала результатов и разведывательная задача подводной лодки Tur под командованием Николая Александровича Кола.[Предложение о подводной лодке Tur опущено в редакции 1964 года.]

Затем однажды наша радиостанция перехватила несколько британских сообщений с просьбой прислать пилотов из Ревеля: поскольку, однако, эти сообщения были отправлены в открытом виде, никто не придал им никакого значения. Они были истолкованы как одна из обычных уловок «союзников», направленная на то, чтобы запугать наш флот и удержать его в Кронштадтской гавани.

Разразившаяся 9 ноября немецкая революция привела к тому, что ВЦИК аннулировал Брест-Литовский мирный договор.Нарва и Псков были взяты Красной Армией. Немецкие солдаты оказали слабое сопротивление, и нашим солдатам пришлось в основном преодолевать части, составленные из русских белогвардейских офицеров. ^[2]

Военно-революционный совет Республики решил провести углубленную разведку, чтобы выяснить силы британского флота в Финском заливе. Как член Военно-революционного совета республики я был назначен командиром специальной оперативной группы.Накануне нашей экспедиции, вечером 24 декабря, в кабинете командующего Балтийским флотом под позолоченным шпилем Адмиралтейства состоялось совещание по выработке плана этой операции. Присутствовали В. М. Альтватер, ^[3] Командующий Балтийским флотом Зарубаев, его начальник штаба Вайс, начальник оперативного отдела С.П. Блинов и я. Из-за технического состояния кораблей, находившихся в зимнем ремонте, командование Балтийского флота могло выделить на эту операцию лишь небольшие силы.В мое распоряжение были переданы линкор Андрей Первованный, крейсер Олег и три эсминца класса Novi / c, Спартак (бывший Миклухо-Маклай), Autroil и Aar . Поскольку мы не знали размеров британского флота, вошедшего в Балтийские воды, мы не могли взять на себя полное уничтожение противника. Участники совещания в Адмиралтействе сошлись во мнении, что моей экспедиции можно приказать провести не более чем глубокую разведку, которая может закончиться битвой по уничтожению врага только в том случае, если станет ясно, что мы обладаем определенным превосходством над британские войска.По инициативе товарища Альтватера мы единогласно приняли следующий план операции: Андрей Первозуанный, под командованием Загуляева, останется в тылу, у Шепелевского маяка, недалеко от Кронштадта; крейсер Олег, под командованием Салтанова должен был продвинуться к острову Гогланд [Гогланд теперь обычно отображается на картах под его финским названием — Суурсаари]. два эсминца Spartak и Avtroil проникли бы в гавань Ревеля, чтобы узнать, сколько там было британских кораблей, и открыли бы огонь по Наргену и Вульфлслендам [Нарген и Вуйф теперь обычно отображаются на картах под их эстонскими именами, Найссаар и Аэгна.], чтобы узнать, есть ли на этих островах батареи. В случае встречи с превосходящими силами эсминцы должны были отойти в Гогланд под прикрытием тяжелых орудий Олега , а в случае, если эта защита окажется недостаточной, все три корабля должны были отступить на восток, в Кронштадт, заманивая противника к Шепелевскому. Свет там, где его будут ждать 12-дюймовые орудия от Андрея Пероозванного . Таким образом, конференция возложила весь риск операции на эсминцы, которые в случае опасности обладали неоценимым преимуществом, заключающимся в возможности развивать скорость до 30 узлов. ^[4]

Рано утром 25 декабря мы с Зарубаевым в холодном неотапливаемом вагоне поехали в Ораниенбаум (Ораниенбаум теперь называется Ломоносов), где пересели на ледокол, направлявшийся в Кронштадт. В пути мы говорили о предстоящей операции.

«Будьте особенно осторожны с британскими лёгкими крейсерами, которые вооружены 6-дюймовыми орудиями и могут развивать скорость до 35 узлов», — посоветовал мне Василий Михайлович Альтватер. Достигнув Кронштадта, мы обнаружили корабли, которые были детализированы для нашей экспедиции полностью и готовыми к выходу, за исключением эсминца «Автройл».В ее двигателе было обнаружено что-то не так, а это означало, что потребуется еще несколько часов, прежде чем она будет готова к бою. Мы решили не откладывать отъезд и договорились, что Autroil, как можно скорее закончив приготовления, должен быстро догнать нас и присоединиться к нашей эскадрилье. Альтватер и Зарубаев пришли на борт эсминца «Спартак» (на котором я поднял свой флаг), чтобы попрощаться со мной: заключительное рукопожатие, совет, добрые пожелания

Кронштадт был полностью заморожен.Командир «Спартака» Павлинов умело проследил за тем, чтобы взвесить наш якорь, и наконец мы спокойно двинулись в путь. Ведомые мощным ледоколом, мы прорезали путь сквозь густые, шелестящие массы льда, которые нападали на нас со всех сторон, среди огромных льдин, разбиваясь с громкими трещинами, которые ударялись о тонкие, гибкие стенки нашего эсминца. Из-за шума было неприятно оставаться в своей каюте. В сопровождении моего помощника по эксплуатации Николая Николаевича Струйского я поднялся на мост.Был сильный мороз. К западу край ледяного поля казался черным, и блестела полоска темно-серой воды. По мере того, как мы приближались, эта полоса расширялась. Наконец скрежет льда прекратился: мы вышли в открытое море, свободное ото льда. Сопровождавший нас ледокол, выпуская густой дым, отплыл обратно в сторону Красного Кронштадта. На Шепелевском свете мы расстались с Андреем .

Внезапно Азард семафором обнаружила, что у нее недостаточно топлива. ^[5] С тяжелым сердцем мне пришлось отправить ее обратно в Кронштадт, чтобы все исправить.Только в условиях беспорядка, царившего в 1918 году, могли произойти такие скандальные ошибки. [Предложение об условиях 1918 года опущено в издании 1936 года]. Незадолго до захода солнца мы столкнулись с подводной лодкой Pantera, в открытых водах залива. Я приказал ей подойти к ней. На мой вопрос о результатах своей разведки командир Pantera кратко ответил, что никакого дыма в гавани Ревеля не наблюдалось. ^[6]

Вскоре наступила тьма, и наступил ранний декабрьский вечер.Плывя с погашенными фарами, мы старались не упускать из виду Олега. Вдруг далеко на носу нашего правого борта блеснул слабый свет. Мы смотрели на него, и по его регулярному включению и уходу мы узнали мерцающий луч маяка. Вскоре перед нами показался еще один маяк. Мы чуть не закричали «Ура!» На финских островах Сейскари и Лавансаари ярко светили маяки, словно для нашего удобства. Это освещение значительно облегчило нашу нелегкую задачу навигации среди островов, песчаных отмелей и подводных скал Финского залива.Поздно вечером мы достигли острова Гогланд, скалистого и поросшего хвойным лесом. Мы обошли его и заглянули во все бухты, но ничего подозрительного не нашли и решили переночевать под его укрытием, бросив якорь на восточном берегу. После выставления вахты командный состав эсминца спустился вниз. Мы долго сидели, пили чай и разговаривали в уютной кают-компании, освещенной электрическими лампами, с большим обеденным столом посередине и черным лакированным пианино в углу.Со мной были скромный и сдержанный командир Павлинов, веселый штурман Зыбин, имевший неисчерпаемый запас анекдотов, замкнутый стрелок Ведерников, инженер Нойман, который всегда чем-то недоволен, и проницательный, общительный и жизнерадостный Струйский. . Наш разговор, как пишут буржуазные репортеры, «продолжался далеко за полночь». [Прилагательное «буржуазный» опущено в издании 1936 года.] Наконец мы расстались и легли спать в своих каютах. Проведя тихую ночь в укрытии Гогланда, когда наступил рассвет, мы усердно обыскали горизонт в наш бинокль во всех направлениях, нетерпеливо заметив Отройла, который поздно присоединился к нам.Но тщетно. Погода оставалась ясной, видимость была хорошей, но дыма нигде не было видно.

Затем пришло шифрованное сообщение из Кронштадта о том, что «Автройл» еще не готов к отъезду. Ее техническая неувязка оказалась значительно более серьезной, чем можно было предположить. Мы не могли дождаться ее. У нас не было ни малейшей уверенности, что она будет готова присоединиться к нам даже на следующий день. По моему приказу эсминец «Спарта / т» снялся с якоря и в одиночку отправился на разведку, а крейсер «Олег» под командованием морского офицера Салтанова остался на месте ночевки.Струйский, Павлинов и я поднялись на мост.

Был ясный и безоблачный зимний день. Солнце светило ярко, но его холодные, не согревающие лучи не могли унять мороз. Дул резкий, пронизывающий, ледяной ветер, заставивший нас, стоявших на мосту, дрожать, поднимать воротники и тереть уши. На мне была кожаная куртка с меховой подкладкой, но даже в этом случае я замерз до мозга костей. Море было спокойным, абсолютная тишина, которая часто царит в этих широтах в конце декабря.

III

Недалеко от Ревеля на горизонте показался дым. Мы прибавили скорости, поспешили к нему и вскоре смогли разглядеть силуэт небольшого торгового судна.

Подойдя ближе, мы увидели, что корабль идет под финским флагом. В то время у нас не было дипломатических отношений с Финляндией. Мы подняли корабль, обыскали его и обнаружили, что на нем груз бумаги, предназначенный для Эстонии. Принимая во внимание кризис бумажных принадлежностей в домашних условиях, это был ценный приз.Пару матросов со «Спартака» перевели на захваченное судно и приказали отвезти трофей обратно в Кронштадт, а мы продолжаем путь. Вскоре в нашем луче появился остров Вульф. Если бы мы узнали, сколько кораблей стояло в гавани Ревеля, нам нужно было пройти мимо Вуифа. Однако для обеспечения безопасности этого предприятия необходимо было выяснить, есть ли на острове батареи. В царские времена на Вульфе и Наргене стояли 12-дюймовые батареи, но в 1918 году, во время наступления немцев, наши отступающие войска сняли эти орудия.Однако в условиях поспешного вывода одно странное орудие могло остаться, а другие могли быть заменены. Кроме того, во время оккупации острова немцы могли воздвигнуть новые укрепления. Чтобы вывести из строя все возможные батареи, мы открыли огонь по Вуйфу из наших 100-миллиметровых орудий. Наш вызов остался без ответа. Очевидно, на Вуйфе не было артиллерии. Это придало нам свежего мужества, и мы с энтузиазмом продолжили нашу смелую разведку.Но едва мы подошли к бухте Ревел, как столб дыма показался в глубине гавани, затем другой, затем третий, четвертый и пятый. Пять зловещих столбов дыма приближались к нам с молниеносной скоростью. Вскоре мы смогли различить четкие очертания военных кораблей. Пока мы смотрели, они росли с фантастической скоростью, расстояние между нами быстро сокращалось. Как только мы заметили дым на горизонте, мы развернулись на 180 градусов и теперь на полной скорости возвращались в сторону Кронштадта.

Вскоре мы смогли без труда определить, что нашими преследователями были пять британских легких крейсеров, вооруженных 6-дюймовыми орудиями и способных развивать скорость более 30 узлов. Мы сразу же отправили Олегу сообщение по беспроводной связи: описали ситуацию и позвонили в службу поддержки. ^[7]

Когда разрыв между нами и противником сократился до дальности стрельбы, англичане атаковали первыми. Мы ответили залпами из всех наших орудий, кроме носового, которое не могло быть задействовано, потому что его нельзя было облететь достаточно далеко, чтобы выстрелить снарядом по британским кораблям, которые нас обгоняли.Эта авария показала, что наш эсминец в очень плохом состоянии. Наше расстояние было настолько плохим, что мы не могли видеть, куда падали наши снаряды. Однако британцы стреляли не лучше, что еще раз подтвердило их давнюю репутацию хороших штурманов, но плохих артиллеристов.

Видя, что дела обстоят плохо, что значительно превосходящие корабли противника нас действительно догоняют, мы запустили обе турбины на полную мощность. Инженеры и кочегары работали на волю. Хотя, когда эсминец совершил пробный пуск после выхода с завода, он развил максимальную скорость 28 узлов, теперь, под угрозой смертельной опасности, его механизм сильно напрягся и развил беспрецедентную скорость 32 узла.Нам сразу стало легче на сердце, когда мы заметили, что расстояние между нами и кораблями противника не уменьшается.

Это означало, что у нас был шанс вернуться в Кронштадт после выполнения этой рискованной миссии, принеся с собой ценные сведения о силе британского флота. Затем шальной снаряд, пролетев низко над мостом, упал в воду рядом с нами. Он слегка оглушил товарища Струйского, и мощный взрыв смял, разорвал и сделал бесполезной карту, по которой мы плыли.Это на мгновение дезорганизовало нашу навигацию. Рулевой стал то и дело поворачивать голову, не столько глядя вперед, сколько проверяя, куда падают вражеские снаряды. ^[8]

Вдруг раздался оглушительный треск. Наш эсминец резко подбросил вверх, завибрировал и вдруг остановился. Мы подбежали к затопленному рифу, и все лопасти наших винтов были разбиты. Позади нас торчал высокий лонжерон, указывающий на это опасное место.

«Да ведь это же пресловутый Дивел Шоул, я его хорошо знаю.Это показано на каждой диаграмме. — воскликнул Струйский с горечью, искренне огорченный.

Видя безвыходное положение нашего эсминца, я отправил Олегу записку с приказом вернуться в Кронштадт.

Британские моряки позже сказали нам, что их адмирал [адмирал Синклер не присутствовал. Британскими войсками командовал капитан Б.С. Тесигер (позже адмирал сэр Бертрам Тесигер) в Калипсо. ], находившийся в ведущем эсминце, уже дал сигнал к отступлению: прогнав нас из Ревеля, он счел свою миссию выполненной.Однако, когда они увидели аварию, в которой мы оказались, британские корабли продолжили приближаться к нам, ни на мгновение не прерывая своей стрельбы. Они не забили ни одного попадания, хотя стреляли по нам почти в упор. Сидя на затопленных скалах, наш эсминец продолжал вести ответный огонь из орудия на корме, но не смог нанести противнику никаких повреждений. Увидев, в каком безвыходном положении мы оказались, британская эскадра сама прекратила огонь, решив, так сказать, захватить эсминец живым.Я приказал затопить наш корабль, но мой приказ не был выполнен. Инженер Нойман сообщил, что морские краны не работают. Вскоре нас окружили британские крейсеры, и они спускали лодки, чтобы сесть на нас.

Члены экипажа Спартака отвели меня к себе в квартиру и одели в матросский бушлат и ватное пальто. Заверив меня, что они никогда не предадут меня, они поспешно сунули мне в руку первое удостоверение личности, которое они смогли найти, принадлежащее моряку, оставшемуся на берегу.Я превратился в эстонец из Феллиннского района. Поскольку я не говорила по-эстонски, это было крайне неудачно, но некогда было об этом думать. Моими вахтами руководил повар эсминца товарищ Жуковский.

Прежде чем мы успели оглянуться, на наш эсминец поднялись британские моряки. С проворством диких кошек они врывались в хижины и другие жилые помещения и самым наглым, циничным и бесстыдным образом продолжали у нас на глазах хватать все, что попадалось в их руки.Потом они взяли нас на свой эсминец. Сидя в пуске, я прочитал на их кепках-полосах надпись: Wakeful. Меня поразили их образованные лица, ухоженная кожа и ярко-красные щеки, и я сначала принял этих разбойников за кадетов. Однако оказалось, что это были обычные моряки. Когда мы добрались до Бодрствования, , нас посадили в кормовую зону и накормили корабельным печеньем и крепким чаем. В школе я, как и все остальные, плохо выучил языки и мог только понимать значение разговорного английского.Тем не менее, я смог понять довольно много из того, что услышал. Моряки, которые приносили нам еду, рассказали нам о высадке британцев в Риге. [Адмирал Синклер в Кардиффе, высадил небольшой военно-морской флот в Риге, находившейся тогда под атакой Красной Армии, 18 декабря. Рига пала перед Красной Армией. 3 января 1919 года.] В транспорте шовинизма при поражении Германии: «Германии конец. Немецкий флот находится в британских портах. ‘

В

На следующее утро, Wakeful, , ставшая нашей плавучей тюрьмой, внезапно поднялась на якорь и быстро двинулась в путь.Прижавшись лицом к иллюминатору, я тщетно пытался понять, куда направляется корабль.

«Бухта Кунда» — мрачно ответил на мой вопрос британский моряк, вооруженный винтовкой, который охранял нас. Я знал, что залив Кунда находится к востоку от Ревеля. «По всей вероятности, они ведут нас в какое-нибудь глухое место, чтобы нас там расстрелять», — промелькнула у меня в голове мысль.

Затем над нашими головами раздался внезапный оглушительный звук выстрела, а после него тот мягкий шум, производимый сжатием глушителя отдачи, который всегда следует за выстрелом из ружья.В этом не могло быть никаких сомнений: выстрел был произведен с эсминца, на котором мы находились в плену. Мы нетерпеливо бросились к иллюминаторам, но были так далеко в трюме, что поле зрения любого из этих иллюминаторов было маленьким. Мы не видели ничего, кроме других британских эсминцев, которые шли рядом с нами. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Двигатель тоже внезапно остановился. Воцарилась странная тишина. Эсминец Wakeful остановился.Нас подняли на верхнюю палубу для упражнений. Нашим глазам предстало печальное зрелище. Рядом с нами лежал эсминец «Автройл», с перекосом стеньги. Ее только что забрали англичане, но красный флаг все еще развевался над ней. Британская эскадра обошла ее сзади и, отрезав ее от Кронштадта, погнала на запад, в открытое море. Британский командующий приказал выпустить нас на учения в тот самый момент, когда сдался «Автройл », чтобы задеть наше революционное самолюбие и посмеяться над поражением Красного флота.Я поспешил прервать наши упражнения и вернуться в трюм, в единственную комнату, в которой содержались двадцать заключенных. Остальные члены экипажа «Спартака» содержались на других кораблях. Командный состав вывели на берег. Мои товарищи по несчастью, моряки Спартак, замечательно держали настроение, мужественно глядя в лицо смерти. Мы все были уверены, что англичане собираются нас расстрелять. ^[9]

VI

Утром 28 декабря нас вызвали на палубу.Рядом с трюмом было крохотное отделение с рулевым механизмом. Чтобы спасти меня от возможного опознания, моряки посоветовали мне не подниматься наверх, а спрятаться в этом месте. Однако я не мог там оставаться надолго. Вскоре меня нашел британский моряк и отвел на верхнюю палубу. [По словам капитана Тезигера, цитируемого в Bennett, op.cit., Раскольников был найден «спрятанным под двенадцатью мешками с картошкой».] Наши Sparta мужчин выстроились в очередь. по левому борту квартердека. Британцы вместе с некоторыми белогвардейцами усиленно разыскивали меня.На все их вопросы моряки Спартак ответили, что перед выходом эсминца из Кронштадта их действительно посещал Раскольников, но он тогда сошел на берег и в экспедиции не участвовал. Однако, не удовлетворившись этим объяснением, британцы продолжали свое расследование, очевидно, обладая определенными сведениями о том, что я был на борту «Спартак».

Когда я поднялся на верхнюю палубу, меня заставили стоять по стойке смирно на левом фланге экипажа Спартака .Кроме англичан, носились белогвардейцы. У меня забрали удостоверение личности, и, увидев, что согласно этому документу я эстонец из района Феллинн, подошел ко мне моряк, похожий на боцмана, и заговорил по-эстонски. Сразу же выяснилось, что я не знаю этого языка. Чтобы прикрыться, я соврал, сказав, что давно обрусел и совсем забыл свой родной язык. В этот момент на квартердеке появилась группа белогвардейцев.Среди них я сразу узнал высокую худощавую фигуру человека, окончившего вместе со мной курсы морских кадетов, — бывшего подпоручика Феста. По происхождению Оскар Фест принадлежал к балтийско-немецкой знати. Вместе с рядом других белогвардейских офицеров он остался в Ревеле после вывода красных войск и флота. Фест был единственным из этих офицеров в штатском. На нем был элегантный новенький костюм, темно-синий пиджак и тщательно отутюженные брюки.Несмотря на морозный день, он был без пальто и шляпы. Очевидно, он только что вышел из кают-компании.

Расположившись напротив нас, по правому борту, Фест медленно осмотрел всю линию, пока не уставился на меня широко открытыми голубыми глазами. Его длинное лицо стало еще более румяным, чем обычно. Он кивнул в мою сторону, назвал меня и что-то сказал своим товарищам-белогвардейцам. Меня сразу же отделили от остальной команды, поместили в небольшую каюту, раздели догола и подвергли тщательному обыску.В эту каюту внезапно ворвался белогвардеец в форме морского офицера. Он быстро взглянул на меня и затем, задыхаясь от радостного возбуждения, громко воскликнул обыскивающим меня британским морякам: «Он тот самый человек!» Очевидно, он знал меня в лицо. Когда он заметил мою матросскую куртку, скромное нижнее белье и дырявые носки, он издевательски сказал: «Как ты одет! А вы, морской министр! »Тот факт, что этому белогвардейцу был разрешен свободный доступ ко мне, и его ядовитая враждебность еще больше укрепили мою уверенность в том, что меня непременно расстреляют.

VII

После того, как меня обыскали, меня вывели на палубу и заставили спуститься по трапу в катер. Краснощекие британские моряки, сжимая винтовки с закрепленными штыками, молча сопровождали меня. Механик энергично повернул рукоятку и запустил двигатель, который после нескольких шумов наконец громко завизжал и фыркнул, металлический стук поршней. Катер медленно и осторожно удалялся от эсминца, а затем, набирая скорость, стал очень быстро двигаться.Я был совершенно уверен, что меня везут на необитаемый и лесистый остров Нарген, где им было бы удобно меня застрелить. В такие моменты религиозные люди начинают молиться. Как атеист, я думал, что не будет так уж страшно умереть за мои коммунистические убеждения, за мою веру в правоту дела мировой пролетарской революции. [Слово «мир» опущено в слове «мировой пролетариат». революция »в издании 1964 г.] Единственное, что меня раздражало, — это длительность подготовки.Когда я смирился с мыслью, что меня неминуемо расстреляют, я хотел, чтобы роковой момент наступил как можно скорее. Однако, к моему удивлению, катер сделал крутой поворот и обогнул корму легкого крейсера, на боку которого я прочел большими буквами название Calypso, , а затем, быстро сбавляя скорость, подъехал к порту. боковая лестница. На мачте развевался адмиральский флаг: это был флагман британской эскадры, легкий крейсер «Калипсо». Сопровождавшие меня британские моряки указали на судно и назвали его «C’ypso».На борту этого легкого крейсера меня поместили в крохотную каюту, в которой я мог только стоять и еле поворачиваться — нельзя было ни сесть, ни лечь. После того, как я провел некоторое время в этой камере, меня повели в адмиральскую квартиру. Адмирал сидел за столом: в кресле для посетителей напротив него сидел бывший младший лейтенант Фест. Не прося меня сесть, адмирал задал обычные вопросы о моем имени. Я назвался. Больше ничего не произошло, кроме этой формальности. Тихо обсудив что-то с Фестом, адмирал приказал морякам увезти меня.Меня поместили в узкий паровой отсек, расположенный на борту корабля. Иллюминатора не было. Днем и ночью там горели электрические лампы. От горячих труб было тепло и душно. На полу вместо кровати постелите широкую доску. Дверью служила сдвижная решетка, как в зарубежных тюрьмах. Видимо я был в том месте, где сидели моряки. Возле решетки стоял часовой, вооруженный винтовкой. Этот моряк показался мне не очень приятным человеком. Ему надоело стоять на страже, и он начал развлекаться, направив на меня винтовку, закрыв левый глаз и нажав на спусковой крючок указательным пальцем правой руки.Я знал, что часовой, охраняющий меня, не посмеет застрелить меня на самом корабле, поэтому я чувствовал себя в безопасности. Все-таки эти анекдоты мне не по вкусу. Разделив со мной свою радость по поводу поражения Германии и ликвидации ее флота, часовой снова прицелился из винтовки, но на этот раз не в меня. «Ленин», — рявкнул он, имитируя звук выстрела, а затем резким движением опустил винтовку. Я с отвращением отвернулся и удалился в дальний угол своей плавучей камеры. Вдруг я услышал стук двигателей и по легкой ритмичной дрожи корпуса понял, что эсминец стоит на якоре.«Очевидно, британцы сочли неудобным избавляться от меня в Ревеле, рабочем центре, и решили застрелить меня в каком-нибудь более безлюдном месте», — подумал я.

В полдень мне принесли на обед крепкий британский чай без молока и сахара, несколько армейских печений и немного консервов. Банку открыли, и на этикетке я прочитал по-английски «Мясо кролика». Никогда в жизни я не ел кролика и, как всегда к любому незнакомому блюду, подходил к этой консервированной крольчатине с некоторым предубеждением.К моему удивлению, кролик оказался на вкус как курица.

Я не видел ни одного британского офицера. Ни один из них не удостоил меня визитом. Только какой-то механик, который выглядел как повторно нанятый флот-проводник, [Флот-проводник ‘в Имперском флоте был чем-то вроде старшего старшины — старшины, сдавшего экзамены по техническим дисциплинам и взявшего на себя артиллерийское дело или торпеду. обязанности] пришел ко мне с листом бумаги и попросил написать ему что-нибудь на память.Я с готовностью записал несколько революционных стихов, которые запомнил.

Из-за отсутствия иллюминаторов я не мог отличить день от ночи. У меня с собой часов не было. Однако, судя по продолжительности рейса, уже должен быть вечер. Мне захотелось спать, и я лег на доску.

Легкий крейсер ехал полным ходом. Где-то вдали тихо и ритмично стучал двигатель. Убаюканный легкой дрожью сосуда, я вскоре заснул.Когда наступило утро, мне снова принесли чай с печеньем. Наконец, двигатель остановился, и судно остановилось. Через некоторое время меня вывели на палубу. Я увидел, что легкий крейсер лежит у берега, в безлюдной лесистой местности, густо засыпанной снегом. Вдалеке я разглядел несколько одноэтажных зданий барачного типа из красного кирпича. С палубы эсминца меня провели по сходням на палубу пассажирского корабля, стоявшего рядом. Мне приказали спуститься по трапу в трюм этого судна и поселиться в каюте по левому борту.В этой каюте был иллюминатор. Я сразу бросился к нему и жадно прижался лицом к холодному стеклу. Но я ничего не видел, кроме леса, покрытого плотным снегом. Позже я услышал шаги: в соседней каюте ходил одинокий пассажир.

VIII

Когда сгустились сумерки, корабль снялся с якоря и покинул гавань. Заглянув в иллюминатор, я увидел, что мы плывем мимо длинной пристани, на конце которой мигал огонь. Я до сих пор не знаю, как называется эта гавань, но если бы я когда-нибудь там оказался, я бы сразу узнал ее, так отчетливо эти мимолетные впечатления запечатлелись в моей памяти.Пройдя пристань, судно резко повернуло влево. Когда я спросил, куда он направляется, мой сопровождающий не ответил. Я начал подозревать, что меня везут в Британию. Моя каюта была отделена от соседской только тонкой перегородкой, сквозь которую доносились монотонные меланхолические шаги и хриплый кашель. Моим соседом оказался моряк Нынюк, комиссар эсминца «Автройл», украинец с Волыни. Мы провели на этом корабле несколько дней. Именно там мы вошли в 1919 год.Ни книг, ни газет нам не выдали. Единственным развлечением для меня был иллюминатор, у которого я проводил часы.

Почти все время корабль плыл по холмистому берегу, который кое-где был покрыт небольшим количеством снега. По солнцу я разглядел, что корабль идет курсом на запад: чем дальше на запад, тем меньше снега лежит на берегу. Хотя на этом корабле у меня не было крольчатины, диета была лучше и обильнее, чем на военном корабле. Когда я стучал в дверь, приходил человек, ответственный за меня, и проводил меня до голов.Однажды, когда я проснулся, корабль стоял на якоре. Поле зрения, доступное из моей каюты в трюме, не позволяло мне определить, где мы остановились. Итак, я постучал в дверь и в сопровождении своего провожатого подошел к головам: из иллюминатора я увидел панораму большого города. Лес заводских труб, гигантских паровых кранов и зеленоватый купол большого собора, возвышающийся над крышами бесчисленных домов. По фотографиям, которые я видел, я узнал стиль этого города и предположил, что это должен быть Копенгаген.Кивнув, мой мрачный надзиратель подтвердил мое предположение.

Вскоре после этого меня вызвали на палубу, и оттуда я увидел целый рейд, полный кораблей, как военно-морских, так и торговых: неподалеку лежала целая эскадра эсминцев под разноцветным британским флагом. Моторным катером меня перебросили на британский флагман, эсминец Cardiff, , где разместили в другом душном паровом отсеке. Товарища Нынюка держали от меня строго отдельно.

Эсминец вскоре снял якорь.Когда меня вывели на верхнюю палубу для упражнений, я увидел, что позади Cardiff плывут по прямой линии несколько эсминцев того же типа. [Флагман адмирала Синклера доставил беженцев из Риги в Копенгаген и там встретил другие корабли его корабля. эскадрилья из Ревеля. Все они вместе отправились в Росайт 10 января.] В этом круизе участвовала целая флотилия. Наш переход через Северное море был довольно бурным. Эсминец метался по волнам, как поплавок, когда нетерпеливый рыбак судорожно дергал его за туго натянутую леску.Привыкнув к качкам на флоте, я не страдал морской болезнью. Британские моряки великолепно преодолели шторм и бегали по палубе, когда она поднималась под ними, грациозно, как кошки. Когда мы подошли к берегу Британии, подбрасывание прекратилось, и море успокоилось. Во время всего плавания в Cardiff британские моряки проявляли ко мне удивительное дружелюбие. Сказав «большевик, большевик» и оглянувшись, чтобы убедиться, что рядом нет офицеров, они сунули мне в руки сыр, шоколад и выпечку.Это была не просто симпатия к узнику, а политическая симпатия к большевику. Моряки, которые охраняли меня, не угрожали мне расстрелом, но доброжелательно объяснили, что меня везут в Лондон.

IX

Однажды, проснувшись рано утром, я заметил, что эсминец стоит на якоре. Из иллюминатора просторной уборной, куда меня каждый день водили для омовения, я мог видеть необычайно красивый пейзаж: высокие лесистые холмы и огромный ажурный мост, пересекавший целую бухту.«Это Росайт, [Росайт находится на побережье Файфа, недалеко от знаменитого Форт-Бриджа. Во время Первой мировой войны он использовался Королевским флотом как второстепенная военно-морская база для Скапа-Флоу.] В Шотландии, — объяснили толпившиеся вокруг меня британские моряки. «Вы когда-нибудь были здесь раньше?» — спросили они меня с дружеским интересом. Я ответил, что я впервые побывал в «гостеприимной» Британии. Матросы весело засмеялись. Мой часовой предупредил меня, что вечером меня должны отвезти в Лондон. И действительно, когда сгустилась тьма, меня подняли на палубу.Там я познакомился с товарищем Нынюком. Нам выдали матросские фуражки без лент и желтые шерстяные накидки. Офицер британского флота приказал надеть на нас наручники. Матрос, выполнявший этот приказ, надел на нас двоих одну пару наручников: мое левое запястье было приковано к правому товарищу Нынюка. Так мы спустились по трапу в буксир. Нас сопровождали морской офицер и двое матросов. Теперь наступила полная темнота.

Звезды засияли на небе. На обоих берегах залива мерцали огни.Я совсем не чувствовал холода, хотя было уже 9 января. Снега не было видно. Буксир подвел нас под кружевной мост с его высокими сваями и, бесшумно рассекая спокойную гладь воды, привел к заброшенной барже. От корабля к барже проложили трап, и мы пошли по нему. Это было непросто. Трап был очень узким. В любом случае удержать на нем равновесие было бы трудно, и нам, скованным наручниками, приходилось двигаться по нему с особой осторожностью, один за другим.Нам страшно мешали наручники. Опасаясь поскользнуться, упасть в воду и неминуемо утащить товарища вниз, мы наконец достигли баржи. Однако за этой баржей, вместо благословенного берега, мы обнаружили целый ряд других барж, стоящих на якоре и связанных между собой узкими покачивающимися трапами.

Наконец мы достигли берега, где нас ждали несколько полицейских в длинных макинтошах и высоких шлемах. Мы были в военно-морском порту. На берегу лежали груды угля, и воздух был наполнен мелкой угольной пылью.Большой военный корабль лежал в сухом доке и выглядел странно с обнаженными килем и бронированным бортом. Мы были в Шотландии, в Росайте, одной из главных военно-морских баз Великобритании. Строительство порта началось еще в 1909 году, но по-настоящему развивалось только во время империалистической войны. Он произвел на меня впечатление полностью оборудованной военно-морской базы.

Х

Не снимая с нас наручников, они повели нас на небольшую железнодорожную станцию, где в маленькой комнате, принадлежащей полиции, нам пришлось ждать поезда. Это прибыло через полчаса.Морской офицер, молодой, пухлый и светловолосый, пригласил нас сесть в «мягкий» вагон. ‘.] Наши наручники привлекли внимание, хотя пассажиров ни на вокзале, ни в вагоне было немного. Мы разместились в купе на шесть человек. Я сидел у окна, слева от меня был прикован наручниками товарищ Нынюк. Офицер и двое матросов заняли места в одном купе и осторожно задернули шторы на окнах и на стеклянных панелях, выходящих в коридор.Поезд медленно тронулся. Офицер зажег спичку, закурил трубку и зажег матросов. Они начали разговаривать без принуждения. Матросы вели себя в присутствии офицера с большим достоинством. Я поймал себя на том, что сравниваю с царским флотом. В этом флоте преобладал режим пощечины, и рядовые не решались ни сидеть, ни курить в присутствии офицера. В британском флоте, как и в любом другом, идет ожесточенная классовая борьба: на дежурстве на корабле любого капиталистического флота рядовые офицеры безжалостно эксплуатируют, угнетают и унижают.Но в свободное от службы время британские военнослужащие вели себя в отношениях со своими офицерами более свободно и независимо, чем военнослужащие царского флота. [Весь этот отрывок противопоставляет отношения между офицерами и другими чиновниками вне службы в британских и российских военно-морских силах опущено как в изданиях 1936, так и 1964 г.]

Вскоре наступила ночь. Наш эскорт на своих мягких сиденьях погрузился в сон. Я выглянул в окно. Поезд с грохотом и лязгом мчался мимо тусклых деревень и полей, аккуратно оформленных на площадях, и останавливался на станциях лишь изредка и ненадолго.Вскоре пролетел Эдинбург, столица Шотландии. По мере того, как мы двигались на юг, пейзаж претерпел заметные изменения. Шотландские холмы постепенно уступили место равнинам Англии. Я не мог заснуть в неудобной ситуации. Вдруг я заметил, что наручники, плотно облегавшие ширококостное запястье товарища Нынюка, мне не по зубам. Когда я попытался вытащить руку из железного браслета, я сделал это с легкостью. Я взглянул на сопровождающих: они сладко и безмятежно спали. Я сразу подумал о побеге.Это было бы тем проще, если бы внешняя дверь находилась в самом купе, и все, что мне нужно было сделать, сидя у окна, — это повернуть дверную ручку и выпрыгнуть. Искушение было велико. Но поезд мчался с невероятной скоростью, неизвестной в России. Поэтому я решил уйти, когда мы остановились. Я даже представлял себе, как с помощью британских рабочих я смогу добраться до континента, а оттуда в Советскую Россию.

Я привык быть лишенным свободы.В 1912 году я находился в СИЗО и в немецкой тюрьме в Инстербурге, а в 1917 году я был в тюрьме Кресты. Но после моей активной революционной деятельности в 1917 и 1918 годах мне было особенно трудно оставаться на свободе. Меня мучило желание работать на благо молодой советской республики, а я все-таки оказался в плену. К сожалению, машинист затормозил поезд только в последний момент, когда мы входили на станцию. Внезапная остановка разбудила наш конвой.Они покачали головами и с удивлением смотрели на меня сонными глазами.

Значит, мне не удалось сбежать. Рано утром один из моряков купил на промежуточной станции газету. Пока офицер выходил из купе, матрос показал мне бумагу и, смеясь, ткнул пальцем в то место, где появился какой-то рапорт. Прочитал и тоже не удержался от смеха. Доклад начался торжествующими словами: «Мы захватили Первого лорда большевистского Адмиралтейства.Сочетание таких противоречивых понятий, как «господин» и «большевизм» было неожиданным и безвкусным. Так британская буржуазная газета на языке, понятном ее читателям, изложила мою позицию как члена Революционного военного совета республики.

XI

Мы добрались до Лондона сырым и туманным утром 10 января 1919 года. [Брюс Локкарт записывает в своих Дневниках, том 1 (1973), что в этот день его «послало за ним министерство иностранных дел для обсуждения вопроса о поимке Раскольникова нашими войсками». флот у Ревеля]

Падала тонкая, резкая морось.В крытой машине, которая ждала нас на вокзале, наша военно-морская охрана отвезла нас в Адмиралтейство. Нас обоих заставили ждать в коридоре, все еще в наручниках. Мимо нас спешили адмиралтейства, машинистки и секретари. Казалось бы, что они были заняты своей работой, но продолжали с любопытством поглядывать на нас. Видимо, им было интересно увидеть настоящих живых большевиков, привезенных прямиком из Советской России. Вскоре с нас сняли наручники и повели, прежде всего, в большую комнату правительственного типа, в которой за столом сидели несколько человек в форме морских офицеров.Во главе стола сидел толстый, гладко выбритый, рыжеволосый адмирал лет пятидесяти. Рядом с ним сидел мужчина со светлыми волосами, зачесанными по обе стороны от пробора, с светлыми усами, но без бороды, и одетый в форма британского морского офицера. Адмирал задавал мне вопросы по-английски, и светловолосый мужчина переводил их на такой безупречный русский язык, что я сначала даже принял его за русскую белогвардейскую. Однако позже некоторые фразы показали мне, что он, должно быть, настоящий англичанин.Первый вопрос, заданный мне адмиралом, вызвал у меня большое удивление: «Что вы можете рассказать нам об убийстве капитана Кроми?»

Я ответил, что ничего не могу им сказать. Я вспомнил, что в наших газетах сообщалось об убийстве некоего лейтенанта Кроми в здании британского посольства в Петрограде, когда он препятствовал входу отряда, направленного в (с. 52). провести обыск, он первым открыл огонь из своего револьвера по советской милиции. Я не имел к этому событию никакого отношения.

— Все-таки это дело рук ваших, — недоверчиво сказал адмирал. «Я, конечно, не говорю, что вы лично принимали участие в убийстве. Но не может быть никаких сомнений в том, что это сделали Урицкий и компания ».

В этот момент у меня в голове промелькнула мысль: может быть, убийство товарища Урицкого Канегиссером организовано англичанами в месть за убийство Кроми? Посольство Великобритании, в котором Кроми встретил свою смерть, состоялось на следующий день, 31 августа. Я с негодованием отверг предположение, что смерть лейтенанта Кроми была преднамерена любым представителем советской власти.

«Это был несчастный случай со смертельным исходом, который может произойти в любом вооруженном столкновении — столкновение, которое в данном случае, насколько мне известно, было инициировано самим лейтенантом Кроми», — сказал я.

Затем британские офицеры спросили меня об обстоятельствах моего захвата. Наконец, меня спросили, сколько эсминцев и сколько моряков переброшено с Балтики на Каспий? Я сказал, что это военная тайна, и отказался отвечать. Фактически, всем этим делом руководил я, и я точно знал, сколько кораблей и матросов было отправлено на Каспий через Мариинскую систему [Мариинская система была серией каналов, которые соединяли порт Петроград с рекой Волга.] и вниз по Волге. Мой отказ отвечать несколько раздражал британских офицеров. Они повысили голос, но, убедившись, что расспрашивать меня дальше бесполезно, сдались.

После допроса товарища Нынюка нас снова заковали в наручники и вывели на улицу.

XII

У входа в Адмиралтейство стояла открытая легковая машина, вокруг которой, когда мы появились, быстро собралась толпа прохожих и маленьких мальчиков, которые смотрели на нас с удивлением, как на белых медведей.В сопровождении светловолосого офицера и нескольких вооруженных моряков нас отвезли на этой машине в Скотланд-Ярд, штаб-квартиру британской политической полиции.

Скотланд-Ярд занимает очень большое многоэтажное здание в лучшей части Лондона. [В это время «Скотланд-Ярд» занимал здание на набережной Виктории, недалеко от Вестминстерского моста]. полиции, сэр Бэзил Томсон. [Томсон (1861-1939) был директором разведки Скотланд-Ярда в 1919-1921 годах.Когда Раскольников встретил его, он еще не был сэром Василием.]

Бэзил Томсон, высокий, худощавый, элегантно одетый старик, на вид молодой для своего возраста, с тщательно подстриженными усами, принял меня в своем кабинете. За другим столиком у стены сидел стенографист. Томсон не просил меня сесть. Через переводчика он спросил меня об обстоятельствах моего поимки. Затем он проявил интерес к моей истории жизни. Это не было секретом, поэтому я рассказал об этом. Стенографист старательно записывал мои высказывания.

— Значит, вы большевик? — с нескрываемым удивлением и любопытством спросил Томсон.

«Да, — ответил я, — я большевик».

Меня отвели в соседнюю комнату. Через несколько минут из офиса Томсона вышел светловолосый офицер, который выполнял функции моего переводчика в Адмиралтействе и Скотланд-Ярде. Он сказал мне, что я должен быть заложником для безопасности британского персонала, находящегося в руках большевиков. Я должен был отвечать за их благополучие по отдельности.«Какая бы судьба ни постигла их, эта судьба будет вашей», — многозначительно сказал светловолосый морской офицер. Он добавил, что британское правительство готово обменять меня на британского морского офицера, связанного с сэром Эдвардом Греем, и трех моряков, взятых нами в плен во время разведки где-то в лесу на северном фронте, недалеко от Архангела. . По имеющейся у британцев информации, они находились в Москве, в Бутырской тюрьме. Было предложено послать на этот счет телеграмму в Совнарком.Я попросил листок бумаги и набросал телеграмму. К моему тексту англичане добавили примечание о том, что ответ Советского правительства должен быть адресован Лондону, в учреждение под названием «Парламент мира». Светловолосый офицер обязался немедленно отправить эту телеграмму по беспроводной связи. ^[10] Меня перевели в другую комнату и попросили подождать. Это был кабинет какого-то чиновника политической полиции. В углу горел огонь в большой каминной решетке, перед которой лысый полицейский грелся и пил крепкий чай с белыми булочками.

Меня усадили за столик и угостили чаем с булочками. Это произошло в нужный момент, так как с раннего утра мне нечего было есть.

Британское правительство хорошо оплачивает услуги своих полицейских агентов. Все эти детективы одеты в элегантные куртки. На их брюках есть острые складки. Ночью брюки не вешают, а кладут на стул у кровати в деревянный пресс, состоящий из двух параллельных дубовых досок. В Британские сыщики изо всех сил стараются создать внешний вид «джентльменов».[В издании 1964 года весь отрывок об одежде членов CID опущен.]

Когда я напился чаю, меня вывели в коридор. В этот момент мимо меня прошел сэр Бэзил Томсон в блестящем, как зеркало, цилиндре, и он торжественно вышел на улицу. После небольшого перерыва ко мне присоединился товарищ Нынюк, и нас вывели на улицу, где нас ждала машина. Два детектива невероятной крепости с трудом сели в машину; В этой маленькой закрытой машине почти не нашлось места для нас четверых.На обоих детективах были шляпы-котелки с шелковистой гладью. Машина тронулась, пересекла мост через Темзу и быстро помчалась по длинной широкой улице. Вскоре он свернул направо в узкий переулок и остановился у массивных ворот тюрьмы.

Грохоча тяжелыми ключами, нелюбезный охранник мрачно открыл ворота и провел нас в приемную тюрьмы. Сыщики передали нас, как пакеты с товарами, под расписку, выписанную ответственным за них, а затем, подняв свои котелки, простились с нами.Как и в любой тюрьме мира, нам задавали короткий вопросник: фамилия, имена, род занятий, вероисповедание. Когда дело дошло до последнего пункта, чиновник, заполнявший форму, оказался в тупике. Он не мог понять, к какой церкви я принадлежу. В ответ на его вопрос: «Вы католик или протестант?» — я твердо ответил: «Ни то, ни другое, я атеист». «Католик?» — спросил он меня снова, явно не понимая того, что я сказал. «Атеист», — терпеливо ответил я. «Греческая церковь?» «Нет, атеист.«Итак, вы протестант?» «Я говорю вам, что я атеист», — настаивал я. В конце концов, он записал меня, все-таки, как члена Греческой церкви, на том основании, что до революции православная церковь была государственной религией в России. Потом меня отвели в ванную, где по обе стороны коридора за тонкими перегородками стояли белые ванны. Я с энтузиазмом вымылся и переоделся в государственное нижнее белье. Мне разрешили не носить тюремную одежду, а оставить себе, то есть матросскую бушлату, которую я носил с тех пор, как на «Спартаке » мне выдали сменную одежду. В качестве верхней одежды у меня было стеганое матросское двубортное пальто и желтая накидка с капюшоном, которые мне подарили по телефону Cardiff перед отъездом в Лондон. На голове у меня была британская матросская фуражка в виде блина, без лент. Из бани меня повели в одиночную камеру. Проходя по внутренним коридорам тюрьмы, я осознал, с какой унылой единообразием все тюрьмы мира похожи друг на друга. Брикстонская тюрьма мне больше всего напомнила тюрьму «Кресты» в Петрограде.Те же коридоры, те же лестницы, даже такое же поперечное расположение блоков. Моя камера находилась на первом этаже, и ее зарешеченное окно выходило на тюремный двор, где занимались физическими упражнениями заключенные, одетые в серые костюмы и узкие продолговатые кепки, тоже серые. Я находился в блоке под названием «Д», первый отдел, камера номер три. Товарища Нынюка поселили в соседней камере. Надзиратель, которого в британских тюрьмах называют «тюремным офицером», захлопнул за мной тяжелую дверь, дважды повернул ключ в замке и медленно пошел прочь.Я остался один. Из-за того, что мне больше нечего было делать, я измерил размер своей камеры. Как уныло! Ровно столько же, сколько и в российских тюрьмах: пять шагов в одну сторону и три в другую. Точно такая же мебель: узкая кровать, прикрепленная к стене, железный стол и табуретка. На полке в углу лежала Библия, а на полу вместо стула стоял ночной горшок.

На двери моей камеры была табличка с надписью: «Военнопленный».

XIII

День за днем.Мы с товарищем Нынюком были помещены в строгий режим одиночного заключения. Каждое утро, после того как звонили в колокол, чтобы разбудить заключенных, надзиратель, грохоча связкой огромных ключей, открывал дверь моей камеры и громко объявлял: «Заявления». [Раскольников пишет по-английски: Заявление ».] Рядом у двери стоял еще один тюремный чиновник, который всегда держал в руках доску, на которой писал мелом заявления заключенных. Через этого чиновника можно было послать за доктором, заказать еду или газеты, организовать более качественную еду за особую плату, попросить бумагу и конверты для написания писем или подать жалобу.После завершения этого обхода дежурный надзиратель снова открывал камеру и кричал: «Вынесите помои». [Раскольников пишет по-английски: «Принесите помои».] Это означало, что мы должны были выносить камеру … горшок, который заменил обычный русский табурет. Мыть приходилось в туалете, так как в камерах не было воды. После этого принесли ведро с горячей водой, тряпку, кисть и немного воска. Пришлось вымыть пол горячей водой, а затем отполировать воском.Деревянную поверхность стола нужно было очистить прилагаемой щеткой. После того, как эта очистка была завершена, нам дали утренний чай без сахара, а также небольшую белую булочку и крошечный кусочек маргарина. Масло и сахар, как и яйца, в то время были нормированы, а нам, заключенным, не хватало. Эти продукты нельзя было купить даже за деньги. Следующий визит надзирателя сопровождался криком. «Упражнение». Сначала я не понял, что это значит. С моим недостаточным знанием английского языка я понял, что это слово означает упражнение в смысле отработки какого-то навыка.Что это за упражнения, подумал я, стоя посреди камеры, не зная, что делать. «Упражнение», — повторил пожилой усатый надзиратель и поманил меня выйти. Эмпирическим опытом я узнал, что английское слово «упражнение» имеет другое значение — прогулка. Мы шли по кругу, по тюремному двору, обнесенному высокой кирпичной стеной. Это было единственное место, где я мог встретить товарища Нынюка. Иногда мне удавалось, уклоняясь от бдительности надзирателей, перекинуться с ним парой слов.К сожалению, наши упражнения длились недолго — от 15 минут до получаса. После этого нас снова расселили по камерам. В полдень принесли обед: он состоял в основном из картошки. В отличие от того, что было в российских тюрьмах, нам не давали суп каждый день. По воскресеньям картофель заменяли специальным блюдом — маленьким кусочком ярко-красной солонины. Наконец, когда наступил вечер, мы поужинали: кружка какао, приготовленная на воде и без сахара, вместе с булочкой. Вскоре после ужина заключенным пришлось лечь спать.

В один из первых дней в тюрьме я попросил конверт и бумагу и написал письмо товарищу М. М. Литвинову, сообщив ему, как нашему представителю, о моем принудительном пребывании в Лондоне и содержании в тюрьме Брикстон. Я сказал ему, что мне нужны деньги и русские книги, и попросил его навестить меня. Через несколько дней мне вернули письмо с кратким объяснением, что Литвинов уже депортирован из Великобритании.

В другой раз я отправил письмо матери, но оно было быстро возвращено мне в распечатанном виде с надписью: «вскрыто цензором», а с другой стороны значительными словами, отмеченными резиновой печатью: «Связь приостановлена. ‘.

Наконец, когда я хотел отправить телеграмму, мне сначала отказали под предлогом того, что меня скоро выпустят, а затем сказали, что я не могу этого сделать, потому что не было телеграфной связи с Россией.

XIV

В тюрьме была библиотека, которая сразу стала моим главным помощником в коротком досуге.

Этой библиотекой заведовал тюремный школьный начальник, который совмещал свои преподавательские обязанности с ответственностью за тюремную библиотеку.Серое лицо этого пожилого человека всегда было опушено, как мехом, щетиной небритой бороды. Голубиный нос на его сером лице свидетельствовал о его болезненном пристрастии к алкоголю. Библиотекарь не столько говорил по-французски, сколько любил хвастаться своим знанием иностранного языка. Тем не менее, это облегчало мне с ним отношения. Тюремная библиотека состояла в основном из произведений классических английских авторов — Шекспира, Диккенса, Теккерея — вместе с иллюстрированными журналами более легкого типа, такими как Strand Magazine, с трудами Конан Дойля и Филлипса Оппенгейма.Был хорошо укомплектован раздел, посвященный богословской и религиозной литературе. Было также небольшое количество французских книг. На русском были только «» Толстого «Казаки» и «Анна Каренина». Библиотека была небольшой, и выбор книг был случайным. С первых дней заключения я начал изучать английский язык. Оказалось, что даже Библия может пригодиться для этой цели. Из-за того, что больше нечего было делать, я начал его просматривать и, зная соответствующий русский текст, мог угадывать значение определенных слов и пытаться их запомнить.В библиотеке не было англо-русского словаря. Поэтому я вынул англо-французский словарь и, пользуясь своим сравнительно лучшим знанием французского, начал постепенно с помощью этого словаря читать английские книги.

XV

Однажды в начале февраля меня вызвали в приемную, где меня ждал долговязый сыщик. Он вывел меня на улицу, забрался со мной на крышу огромного двухэтажного автобуса и отвез меня в центр Лондона.

Шел обычный лондонский дождь. Улицы, по которым мы проезжали, были полны лихорадочной активности. Вспомнились первые слова поэмы Валерия Брюсова « Конь бледный»:

Улица была похожа на шторм. Толпы ходили мимо
, Словно преследуемые неизбежной судьбой.
Автобусы, извозчики, легковые автомобили, все мчались.
Поток людей был неутомимым и яростным.
[Это стихотворение Валерия Брюсова (1873-1924) написано в 1904 году. В нем описывается внезапная смерть в результате уличного несчастного случая.]

В одной из комнат Адмиралтейства меня ждал морской офицер, который выступал в роли переводчика, когда меня допрашивали там и в Скотланд-Ярде. Рядом с ним за столом сидел другой морской офицер, толстый, с седыми темными волосами, густыми усами и острой, аккуратно подстриженной бородой. Он представился как бывший военно-морской представитель Великобритании в штабе Черноморского флота. Он провел империалистическую войну и первые месяцы революции в Севастополе.На этот раз британские моряки попросили меня сесть за их стол и подвергли перекрестному допросу относительно теоретических основ коммунизма. Их особенно интересовали наши экономические и политические концепции. Позже они сообщили мне удручающие новости о смерти Карла Либкнехта и Розы Люксембург, а также о высадке союзных экспедиционных сил в Одессе. [Союзные войска высадились в Одессе 18 декабря 1918 года. Убкнехт и Люксембург были убиты 18 декабря 1918 года. 15 января 1919 г.] Я ничего не знал об этом, потому что, не имея британских денег, я не мог покупать газеты. Британские моряки предложили обменять на британские деньги шесть царских десятирублевых банкнот, которые были сняты с меня, когда я попал в тюрьму. Вдобавок к этому у меня было несколько квадратных сорокрублевых и двадцатираблевых «Керенских» банкнот. Однако британские офицеры с улыбкой отказались изменить их. Как бы то ни было, у меня теперь было почти три фунта стерлингов. В первую очередь, я поспешила запастись нижним бельем.В следующий раз, когда надзиратель пришел за «заявлением», я отказался от двух фланелевых рубашек, двух пар брюк и двух пар шерстяных носков. Эти покупки обошлись мне дорого, почти в два фунта стерлингов, поглотив значительную часть моих денег. Вдобавок я купил себе четыре небольших дешевых словаря в красном переплете, изданных Gamier Frères: [Garnier Frères было старинным парижским издательством.] Англо-русский, русско-английский, французско-русский и русско-французский. . После этого у меня осталось меньше фунта.На эти деньги я стал покупать газеты каждый день. После этого мои знания английского языка расширились так быстро, что в течение месяца я смогла читать газету без словаря. В основном я читал The Times, и Daily News. Я купил реакционную Times ради ее широкого освещения, легко смирившись с публикацией в ней самых непонятных домыслов о Советской России. Либеральная газета Daily News была самой левой газетой, которую мне разрешали читать.Я несколько раз безуспешно пытался заказать Manchester Guardian: ^[11] , надзиратели всегда давали мне нелепое оправдание, что эта газета была опубликована не в Лондоне, а в Манчестере.

В это время все британские газеты получали информацию о Советской России через своих корреспондентов в Риге и Гельсингфорсе, основным источником которых были белогвардейцы. Следовательно, самые фантастические клеветы заполнили страницы британской буржуазной печати.Каждый день я получал потрясающие новости. Таким образом, я внезапно узнал, что китайцы продают человеческое мясо на улицах Москвы, а затем что уровень смертности в России вырос настолько, что возникла нехватка дров для гробов. Красную Армию всегда изображали сборищем китайцев и латышей. Я аккуратно вырезал все статьи и репортажи о Советской России: получился очень пахнущий букет. Увы, когда я вернулся в Россию, эта богатая коллекция была отобрана у меня британцами на основании закона военного времени, известного по его инициалам как Дора, [Закон о защите королевства («ДОРА»), принятого в 1914 г. дал британскому правительству широкие полномочия на время войны.], который запретил экспорт печатной продукции.

Благодаря чтению газет я смог, даже находясь в тюрьме, оставаться в курсе международных дел, в частности, о ходе мирных переговоров в Версале, которые только что начались.

Русский вопрос часто поднимался и обсуждался в парламенте. Сторонники решительной интервенции против Советской России открыто выражали недовольство вялой политикой Ллойд Джорджа. Они призывали к свержению Советской власти путем отправки в Россию большой армии.Но Ллойд Джордж, который учитывал измученные войной настроения крестьянских масс [sic] и боялся рабочих, среди которых сочувствие к советской стране росло день ото дня, доминировал в политике своего кабинета. Я помню, как однажды, парируя удары консерваторов, он сказал, ссылаясь на пример Наполеона: «Россия — это страна, в которую легко попасть, но трудно выйти из нее» [замечание Ллойд Джорджа о России («Это страна, в которую легко попасть, но очень сложно выбраться из нее »), созданная 16 апреля 1919 года.]

Правительству часто задавали вопрос: «Что происходит с британскими офицерами, удерживаемыми большевиками?» Однажды заместитель министра иностранных дел Амери сказал в ответ на этот вопрос, что британское правительство ведет переговоры с Советским Союзом. Правительство через Датский Красный Крест об обмене этих офицеров на российских большевиков, удерживаемых в Великобритании. [Это заявление было сделано 27 марта 1919 года Сесилом Хармсвортом, который был заместителем министра по делам колоний.] Я понял, что это Заявление должно относиться, среди прочего, ко мне и с нетерпением ждать окончания переговоров.

Из этих английских газет я узнал о смерти товарища Свердлова, об аресте товарища Радека в Германии и задержании во Франции товарища Мануильского. ^[12]

Однажды я прочитал в газетах о предложении, сделанном нам и Белой гвардии «союзниками» о проведении конференции в Принкипо, на Принцевых островах. Вскоре после этого я узнал, что Советское правительство согласилось с этим предложением, но конференция не состоялась из-за отказа Деникина и Колчака.

Я мечтал поехать на эту конференцию, чтобы тем самым выбраться из тюрьмы. Как я узнал впоследствии, мое имя действительно было выдвинуто как один из советских делегатов.

После газет я занялся книгами. Одной из первых английских книг, которые я прочитал, была «Французская революция» Илера Беллока «». [Короткая книга Илера Беллока о Французской революции была опубликована в 1911 году в популярной серии «Библиотека домашнего университета». ]

XVI

Во всех британских тюрьмах царит лживое лицемерие.Наряду с дешевой оловянной тарелкой и глиняной кружкой в ​​инвентаре каждой камеры есть Библия и Молитвенник. Три раза в неделю заключенные посещают религиозные службы. «Часовня, часовня!» — кричит тюремный надзиратель и ведет заключенных в коридор, по которому они гуськом идут к тюремной часовне. Там они сидят на длинных узких скамьях. Некоторые из них при каждом движении во время службы издают дребезжащий звук из-за тяжелых кандалов, сковывающих их руки и ноги.

Я тоже несколько раз ходил в часовню, в основном чтобы послушать орган. Маленький невзрачный органист в черном платье приближался быстрыми шагами, смущенно поправляя очки и как бы украдкой — высокий звучный орган, стоявший у левой стены. На лице и всей убогой фигуре этого органиста были отпечатки бремени многодетной семьи и мучительного беспокойства о корочке сухого хлеба. Он замечательно играл на органе. Несмотря на то, что гимны мне были совершенно чужды, в однообразие тюремной жизни даже эта унылая музыка вносила некое развлечение.

Пухлый англиканский священник был полной противоположностью органиста. В очках в серебряной оправе, с внушительной седой шевелюрой, аккуратно расставленными пробором и пухлыми щеками, сияющими от хорошей жизни, этот человек, одетый в белую рясу, похожую на свободный комбинезон, неспешно читал молитвы певчим голосом. и заключенные хором хором отвечали. После литургии этот тяжелый, неуклюжий мужчина, неуклюжий, как бегемот, выходящий из воды, взобрался на кафедру и, поправляя свои длинные, широкие, неудобные рукава, в которых безнадежно лежали его белые пухлые руки, за которыми бережно ухаживали с детства. проиграв, он начал отчаянно и ужасно обличать русских большевиков.Это показалось мне смешным, и я не смог сдержать улыбку.

XVII

Зима в Лондоне была мягкой. Туман, дождь, мягкий снег, который вскоре растаял на земле. У них там не бывает сильных морозов. Когда начали падать большие хлопья влажного снега, толстые краснолицые надзиратели, тяжело дыша от ожирения и лязгая связками ключей, открывавшие мне дверь во двор, терли руки от холода и с ужасом восклицали: «Сибирь» , Сибирь! »Я засмеялся и покачал головой. Бедняги, они понятия не имели о настоящих холодах нашей Сибири, с которыми не может сравниться ни одна лондонская зима.Тюрьмы в Лондоне не отапливают, а то и плохо отапливают. Во всяком случае, в моей камере было холодно. Мне все время приходилось носить бушлат. Моя камера находилась на первом этаже, и сквозь каменный пол просачивалась сырость. Той зимой в Британии разразилась серьезная эпидемия испанского гриппа. Ежедневно газеты сообщали о гибели целых семей от этой болезни. Я заболел простудой, но, к счастью, эпидемия гриппа пощадила тюрьму Брикстон, и я не отделался ничем хуже, чем простудой.Тем не менее я записался на прием к врачу. Британский врач измерил мою грудь, дал мне лекарство и, когда он узнал, что я считаю тюремную пищу недостаточной, назначил усиленную диету. Это означало, что теперь я каждый день получал вместе с утренним чаем кашу. Денег у меня оставалось мало, и мне приходилось довольствоваться тюремной диетой. Как и в царских тюрьмах, в тюрьме Брикстон можно было лучше поесть, если бы за нее специально заплатили. Такая еда стоила один шиллинг. Однажды я заказал это, просто чтобы посмотреть, на что это похоже.Очень приятно получилось, состоящее из супа и английского ростбифа с зеленью. В буржуазном обществе классовые различия существуют повсюду, и состоятельные люди могут неплохо жить даже в британской тюрьме.

XVIII

Когда мое владение английским улучшилось, я решил передать его своему товарищу Нынюку. Ускоряя шаг, пока мы шли по кругу во время упражнений, я догонял его и, когда внимание надзирателя было где-то еще, быстро говорил ему: ’Kos / zka — cat, ryba — fis .«Бегая быстро, чтобы согреться, я снова подходил к товарищу Нынюку и шептал: » Кошка — кот,! Yba — фис . Повтори! »’ Кошка-рыба, рыба-кошка », — отвечал он , всегда понимая все неправильно. Из этих уроков английского ничего не вышло. Он имел гораздо больший успех в понимании политических новостей, которые мне удалось передать ему во время упражнений.

Когда других заключенных, в основном преступников, выводили на упражнения, нас, как «опасных большевиков», держали строго отдельно от них и заставляли ходить взад и вперед по прямой линии по касательной к кругу.Однажды с нами на тренировку отправили невысокого горбатого человека без кепки на копне густых волос. Когда мы встретились, я прошу с ним поговорить. Мне удалось выяснить, что его зовут Керран, и что он был членом Британской социалистической партии и уже четыре года сидел в тюрьме за агитацию против войны. Когда он узнал, что мы русские большевики, он проявил к нам особое дружелюбие. Однажды, когда тюремный надзиратель не смотрел, когда Керран подошел ко мне на одном уровне во время наших упражнений, он уронил пакет на землю.Я поспешил забрать. Он состоял из нескольких выпусков левых рабочих журналов The Call и The Herald. От них я узнал, что лидер британских рабочих Джон Маклин был освобожден из тюрьмы и торжественно встречен рабочими. Читая эти журналы, я понимал, какая энергичная кампания велась против вмешательства британского рабочего класса под руководством своих коммунистов. Многотысячный митинг прошел в огромном Альберт-холле в Лондоне под лозунгом: «Руки прочь от России!» [Встреча в Альберт-холле 8 февраля 1919 года положила начало движению «Руки прочь от России» 1919-1920 годов.] Британские рабочие не только протестовали, но и активно боролись против помощи белогвардейцам, против вмешательства британских войск. Ллойд Джордж был вынужден принять во внимание это чувство среди рабочего класса Британии.

XIX

Население тюрьмы было большим и разнообразным. Подавляющее большинство его сокамерников были уголовниками. Однажды во время тренировки я познакомился с одним русским, уроженцем Канады, который служил с канадскими войсками на войне, а теперь сидел в тюрьме за какое-то преступление.Он стал весьма «англизированным». Он очень плохо говорил на своем русском родном языке, с сильным акцентом, но мог свободно говорить и писать по-английски.

Как и в любой другой тюрьме, население Брикстонской тюрьмы колебалось. Иногда к нам присоединялись другие «политики». В то время проводились массовые аресты подозреваемых в большевизме россиян. Эти люди были депортированы из Великобритании как нежелательные иностранцы. Однажды во время тренировки Керран, камера которого находилась в другом блоке, рассказал мне, что в тюрьму было доставлено большое количество русских, подозреваемых в симпатиях к бойшевистам.Вскоре после этого в наш зал D прибыл один из этих подозреваемых, парикмахер по имени Моргенштерн. Он был депортирован в Россию, и позже, в 1921 году, я снова встретился с ним в Краснодаре. [Отрывок о Моргенштерне не появляется в издании 1964 года.]

Зима закончилась, и пришла весна. Во дворе росла слабая трава, а я все еще лежал в тюрьме, как будто забытый. Мне уже надоело быть запертым. Весна подталкивала меня к свободе, зелени, свежему воздуху.

Иногда во время упражнений мне в голову приходила мысль о побеге, но мне приходилось сразу отказываться от нее.Высокие кирпичные стены и бдительная бдительность надзирателей представляли собой непреодолимые препятствия. Я вспомнил, что ирландский буржуазный революционер Де Валера сбежал из британской тюрьмы. Но он был освобожден организацией «Шинн Фейн» [Эмонн де Валера был заключен в тюрьму в 1916 году за участие в пасхальном восстании, но освобожден в следующем году. Снова арестованный в 1918 году, он был помещен в тюрьму Линкольна, но сбежал в феврале 1919 года.] У меня не было контактов в Великобритании.

Затем, однажды в начале мая, мне сказали собрать все мои вещи, и меня отвезли на машине в Скотланд-Ярд.Со мной поехал товарищ Нынюк. В Скотланд-Ярде нас проинформировали, что, поскольку режим, при котором британские офицеры содержались в Москве, был смягчен и им была предоставлена ​​относительная свобода, мы тоже должны были быть переведены в гостиницу под наблюдением полиции и при определенных условиях. что мы не уезжали из Лондона. После этого в сопровождении детектива нас отвезли в отель Mills на Гауэр-стрит [В 1919 году миссис Флоренс Миллс держала отель, который занимал восемь домов на Гауэр-стрит, Блумсбери, недалеко от Университетского колледжа.] недалеко от Британского музея. Нам отвели небольшую скромно обставленную комнату на первом этаже. Здесь мы провели на свободе двенадцать дней. Сначала денег не было. Однако через несколько дней кто-то из Скотланд-Ярда позвонил мне и сказал, что посольство Дании получило из Москвы деньги, предназначенные для меня. ^[13] Он сопровождал меня в поездке по метро с некоторыми сложными изменениями, которая привела нас в отдаленный аристократический квартал Лондона, где находилось посольство Дании.[В 1919 году офис датского министра находился на Понт-стрит, недалеко от Найтсбриджа. ]

Через опрятную, как коробку конфет, приемную меня провели в строгий и деловой кабинет министра. Высокий седой мужчина вручил мне пятьдесят фунтов стерлингов, присланных мне Народным комиссариатом иностранных дел через добрые услуги Датского представительства Красного Креста, которые, по-видимому, были единственными иностранными представителями, оставшимися в Москве. Официальный сыщик проводил меня обратно в мою резиденцию.Затем мы с товарищем Нынюком пошли в магазин нестандартной одежды на Оксфорд-стрит и переоделись в приличные костюмы. В шляпном магазине мы купили себе мягкие фетровые шляпы взамен матросских фуражек без лент, которые нам подарили на Cardiff. Из полуоборванцев, которые привлекали внимание на модных улицах Лондона, мы превратились в хорошо одетых людей.

За эти двенадцать дней мне удалось познакомиться с Лондоном и его достопримечательностями.Прежде всего я посетил Британский музей, который своими богатыми археологическими и художественными коллекциями произвел на меня большое впечатление. Потом я пошел в зоопарк. В театре Ковент-Гарден я услышал оперу « Тоска», «», в которой выступили некоторые первоклассные итальянские певцы. [Королевский оперный театр вновь открылся после войны 12 мая 1919 года, а спектакль «Тоска» состоялся 16 мая]. В один из этих дней свободы я посетил Центральный комитет Британской социалистической партии. Он ютился в темных и грязных комнатушках где-то на Друри-лейн.[Штаб-квартира Британской социалистической партии находилась в 1919 году на Мэйден-лейн, между Ковент-Гарденом и Стрэндом. Несомненно, Раскольников, идущий с Гауэр-стрит, подошел к нему через Друри-лейн.] Они приняли меня вежливо и правильно, но без всяких признаков сердечного гостеприимства.

Я снова поехал в Адмиралтейство, чтобы узнать, когда, наконец, меня вернут в Советскую Россию, где я очень хотел оказаться, чтобы еще раз принять участие в гражданской войне. Офицер во френче цвета хаки сказал мне, что переговоры о времени и месте обмена уже завершены, и меня, вероятно, должны отправить обратно в Россию через Финляндию на следующий день или около того.

Однажды к нам зашел молодой человек в штатском и сказал, чтобы мы собирались уходить. Он объяснил, что должен сопровождать нас в Росайт. Вскоре мы собрали вещи и вынесли их на улицу. Нас отвезли на машине в Скотланд-Ярд, где нас снова встретил сэр Бэзил Томсон. Он объяснил, что нас должны отправить в Россию через Финляндию, потому что обмен с британскими офицерами будет происходить на финско-советской границе. На той же машине и в сопровождении того же молодого милиционера нас отвезли на вокзал.Там люди провожали британских добровольцев, направлявшихся в Мурманск и Архангельск на помощь русским белогвардейцам. Напротив нас в купе поезда сидел длиннолицый британский офицер. В нашем разговоре с ним выяснилось, что он идет воевать против нас в качестве добровольца. В Лидсе [так в оригинале] [«Лидс» может быть неслучайно услышал «Лейт».] Он собирался пересесть на пароход. Постепенно сгущались сумерки. Настал вечер. В купе похолодало. Товарищ Нынюк вздрогнул.Британский офицер снял шинель и протянул моему товарищу, хотя хорошо знал, что мы большевики. Что это было? Действия джентльмена или поза классового врага, играющего на великодушии? Скорее всего, второе: но, в любом случае, это был красивый жест. ^[14]

XXI

Мы прибыли в Росайт рано утром. Полицейский подвел нас к пароходу Greenwich и, сдав нас военно-морским властям, тотчас же ушел.На корабле Greenwich нас поместил на попечение круглолицого унтер-офицера морской пехоты, исполняющего роль жандармов на кораблях британского флота. Greenwich, — довольно большое вооруженное судно, служившее тендером для подводных лодок, направлялось в Копенгаген. Едва мы двинулись в путь, как седой усатый механик, попыхивая трубкой, болтливо рассказал мне историю о том, как немецкие моряки затопили немецкий флот, интернированный в Скапа-Флоу. [Фактически, немецкий флот в Скапа-Флоу не был затоплена до 21 июня 1919 г., после возвращения Раскольникова в Россию.]

Зеленые и холмистые берега Шотландии вскоре скрылись за горизонтом, и пароход вышел в открытое море. Я спросил нашего круглолицого унтер-офицера, знает ли он какой-нибудь иностранный язык. Он с гордостью ответил, что ничего не знает и считает совершенно ненужным утруждать себя изучением чего-либо, поскольку все иностранцы должны говорить по-английски. Эти слова были произнесены с некоторым видом национального высокомерия.

Погода стояла прекрасная весь день. Море было спокойным. Мы с товарищем Нынюком гуляли по палубе, болтали и наслаждались красотой синего моря.Мы обедали внизу, в каюте унтер-офицеров, но отдельно от всей команды. У нас совсем не было денег, и поэтому мы не могли покупать никаких дополнительных услуг. Однако товарищ Нынюк, не зная английского, согласился принять предложенное ему блюдо, даже если оно не входило в официальное меню. Произошло недоразумение. Когда позже нас попросили заплатить за это блюдо, мы оказались в неловкой ситуации, так как у нас не было средств для оплаты. Ответственный сержант с кислым видом сказал, что сумма невелика и он ее заплатит.

В Копенгагене нас перевели на британский эсминец и поселили в коридоре офицерской каюты, рядом с кают-компанией. Там мы провели ночь, раскачиваясь на струнных кроватях, подвешенных, как гамаки. Пищу подавали за офицерским столом, и теперь мы впервые попробовали английские национальные блюда: на обед нам подавали «тосты», то есть хлеб, обжаренный на масле [sic], а за чаем мы ели мармелад.

Большую часть времени мы проводили на верхней колоде. Эсминец двигался на полной скорости, поднимая за собой пену из бурлящей воды.Однажды вечером, перед заходом солнца, мы увидели на правом носу остроконечные готические шпили ревельских церквей Святого Олая и Святого Николая: узорчатая башня ратуши, похожая на минарет, на мгновение блеснула, а высокие краны Русско-Балтийский завод черным образом выделялся на фоне неба.

После прохождения между Суропом и островом Нарген, когда эсминец поднял на борт порт Ревель, он повернул на левый и двинулся на север. Вскоре мы увидели очертания крепости Свеаборг.Проехав Свеаборг так близко, что можно было отчетливо разглядеть не только ружья, но даже выражения лиц финских солдат, мы вошли в Гельсингфорский рейд и двинулись вдоль него. Прежде чем нам разрешили сойти на берег, все наши вещи были обысканы. Они забрали мою большую коллекцию вырезок из британской прессы. Рукописи пропускались. Британцы конфисковали вырезки из-за закона военного времени под названием «Дора», который запрещал экспорт печатной продукции.Но война с Германией закончилась. Очевидно, закон сохранил свою силу, потому что Британия, не объявляя нам войны, фактически вела военные операции против Советской России, которую капиталистическая Британия рассматривала как вражескую страну. [Война с Германией официально не закончилась, пока не был подписан мирный договор. , 28 июня 1919 г.] После этого обыска нас с товарищем Нынюком вывели на берег и поместили на гауптвахту, небольшое одноэтажное здание на набережной, недалеко от Мариинского дворца. позвонил в Гельсингфорс (Хельсинки).Гауптвахта находилась напротив Императорского (ныне Президентского) дворца, через Мариинскую улицу.]

Рано утром следующего дня нас вывели на улицу. Кодакс щелкал в лучах восходящего солнца. Среди фотографов были финские офицеры. На машине нас отвезли на вокзал и посадили в купе третьего класса. Высокий сухой финский офицер, которого назначили конвоем, смотрел на нас с нескрываемой ненавистью и обращался к нам грубо и надменно. Представитель британского консульства в Гельсингфорсе и полномочный представитель датского Красного Креста, сопровождавшие нас до границы, были возмущены таким отношением финнов и настаивали на том, чтобы нас пересадили в «мягкий» экипаж.Поезд отправился в тот вечер. Вскоре мы заснули и не осознавали, что добрались до финской пограничной станции, пока не проснулись утром. В сопровождении британских и датских официальных лиц и в сопровождении финских солдат мы с чемоданами направились к давно желанной советской границе. Погода была ясная и солнечная. Мое радостное возбуждение избавило меня от того, чтобы заметить, какой у меня тяжелый чемодан.

Быстро преодолели расстояние от финской пограничной станции до Белоострова.Наконец мы увидели железнодорожную станцию ​​Белоостров с огромным красным плакатом, повернутым в сторону Финляндии, с надписью «Смерть мяснику Маннергейму!» Перед станцией был небольшой деревянный мост с поручнями через реку Сестра. Нам приказали остановиться на этом мосту перед опущенным пограничным шлагбаумом. Я поставил чемодан на землю, снял шляпу и с облегчением вытер пот со лба.

XXII

Как забилось мое сердце, когда на советской стороне моста я увидел развевающиеся на ветру фуражки красных моряков.Медные инструменты оркестра ярко сияли на солнце. С советской стороны к мосту подошла группа мужчин: они были одеты в зеленые британские куртки, на головах были блинные фуражки, из которых выступали длинные пики [Согласно советскому документальному изданию, британских пленных сопровождала Лариса Рейсснер. Она умерла в 1926 году, оставив Раскольникова ради Радека несколькими годами ранее.] Коренастый финский офицер, отвечавший за церемонию обмена, приказал снять шлагбаум, а затем прошел к середине моста.Советский пограничный шлагбаум тоже был снят, и один за другим британские офицеры двинулись в сторону Финляндии. Первым прибыл майор Голдсмит, офицер королевской крови, ^[15] глава британской миссии на Кавказе, арестованный во Владикавказе. Широкоплечий, высокий и смуглый, он перешел на финскую территорию и с любопытством посмотрел на меня, отдавая честь по-военному. Я поднял фетровую шляпу и слегка поклонился. Когда восемь или девять британских офицеров перешли границу, наши моряки начали протестовать.В их головах возникло сомнение: неужели финские офицеры собираются обмануть их и, переправив всех британских пленных в Финляндию, уйти со мной? Они потребовали, чтобы меня немедленно отправили на советскую территорию. Но финны были непреклонны. Они тоже не доверяли нашим людям и боялись, что после того, как я пересечу границу, обмен будет немедленно прекращен, а оставшиеся британские офицеры останутся без обмена. После непродолжительных переговоров стороны пришли к компромиссу.Было решено поставить товарища Нынюка и меня посередине моста, чтобы, когда последние британцы миновали нас, мы могли завершить переход через границу. Не успели мы ступить на мост, как советский оркестр громко и торжественно заиграл International. Финские офицеры, застигнутые врасплох, были сбиты с толку и не знали, что делать. К счастью, британцы спасли их от смущения. Последние, как бы по приказу, сразу все подняли руки в знак приветствия.Следуя их примеру, отполированные финские офицеры нерешительно и неохотно подняли руки, плотно закутанные в белые перчатки, со слабо согнутыми в локтях руками, и прикоснулись к своим элегантным шлемам, которые с их обтягивающей униформой делали их похожими на предшественников. -военные прусские офицеры.

Когда все британцы были на мосту, мы перешли на советскую территорию. Безграничная радость охватила меня, когда после пяти месяцев тюрьмы я снова оказался на социалистической родине.Я поприветствовал товарищей и поблагодарил моряков за то, что они пришли мне навстречу. Все они поприветствовали меня и выразили удивление по поводу того, насколько высоко оценивают большевики на мировом рынке. Просто думай! Двух большевиков обменяли на девятнадцать британских офицеров [Всего британских солдат обменяли на Раскольникова и Нынюка — восемнадцать. Было восемь офицеров, три унтер-офицера, три рядовых и четыре гражданских лица. Их имена появились в « Times » от 30 мая 1919 г.] Оказалось, что англичане, которые сначала потребовали взамен на нас одного морского офицера и четырех матросов, позже начали вести себя как купцы, удивленные, обнаружив, что их товары являются востребован на базаре.Как и торговая нация, британцы подняли цену до тех пор, пока, наконец, не остановившись на цифре в девятнадцать британских офицеров, потребовали вдобавок двух русских белогвардейских генералов. ^[16] Эта наглость возмутила наркома иностранных дел, и он пригрозил прервать переговоры. Тогда англичане «уступили» и отказались от требований белогвардейских генералов, согласившись довольствоваться девятнадцатью своими офицерами.

Среди тех, кто встречал меня в Белоострове, был наш финский товарищ, ныне мертвый, Иван Рахия.Он предлагал отвезти меня в Петроград на машине, но я ехал по железной дороге. На станции Белоостров наши красные пограничники попросили меня поделиться с ними своими впечатлениями от Западной Европы, и с перрона вагона я произнес короткую речь о международной обстановке. Особое внимание я уделил интервенции против СССР и «мирным» переговорам в Версале, чреватым опасностью новой войны. [Упоминание Версаля, «чреватого угрозой новой войны», опущено в издание 1964 года.]

В тот же вечер, по прибытии в Петроград, я пошел к тов. Зиновьеву. В его квартире в гостинице «Астория» я встретил товарища Сталина, который только что приехал из Москвы в связи с непосредственной угрозой городу Ленина. ^[17]

Это было 27 мая 1919 года. При поддержке британского флота Юденич совершал свое первое нападение на один из самых революционных городов мира.

Примечания

[1] После поражения Германии на Западе Советское правительство отказалось от договора о Брест-Литовском договоре и наступлении войск Красной Армии в Эстонию и Латвию, где «буржуазно-националистические» правительства были созданы в столицах — Ревеле (Таллинне) и Рига.На помощь антибольшевистским силам была направлена ​​британская эскадра, прибывшая в Ревель 12 декабря 1918 года.

[2] На территории Эстонии, помимо местных антибольшевистских сил, находилось также «некоторое количество русских« белых », которые сформировали армию, которой сначала командовал генерал Родзянко, а затем генерал Юденич.

[3] Адмирал В. М. Айтватер (1883-1919), офицер Императорского российского флота, в то время был помощником начальника Военно-морского генерального штаба и членом Военно-революционного совета республики.Ходили слухи, что он — естественный сын царя Александра III.

[4] Согласно Истории Эстонской ССР, под редакцией Г.И. Наан, опубликованный в Таллинне в 1952 г. (стр. 352): «Мирмидоны американского [sic] и британского империализма — троцкисты — действовали в советском тылу. 26-27 декабря 1918 года Троцкий и его помощник Раскольников отправили в Таллиннский залив [Ревель], где находилась британская эскадра, эсминцы Spartak и Adroit. Несмотря на героизм моряков и их презрение к смерти, троцкисту Раскольникову и другим предателям удалось сдать суда ». В книге Раскольникова 1964 года это обвинение против Троцкого сведено к редакционной заметке, в которой говорится, что он приказал экспедицию без проконсультировался с главнокомандующим Вацетисом, который после катастрофы отправил гневную телеграмму Альтватеру, требуя объяснить, почему ему не сообщили заранее.

Согласно Пять лет Красному Флоту , опубликованному в 1922 году Наркоматом по военно-морским делам (с портретом Троцкого на фронтисписе), командующий войсками Красной Армии, наступавшими в Эстонию, просил ВМФ помощи в уничтожении Британские корабли, базирующиеся в Ревеле, после того, как они бомбардировали Кунду и высадили войска в его тылу (стр.5!). Записки Троцкого, Том 1 (изд. Дж. М. Мейер, Гаага, 1964), включает (стр. 223) послание Вацетиса Ленину от 28 декабря с требованием расследования дела. Он упоминает о нехватке угля на одном из кораблей, Олег, , что свидетельствует о неподготовленности всей операции ».

Комиссия по расследованию этого дела сообщила в феврале 1919 г., заключив, что было ошибкой не позаботиться о достаточной заправке кораблей перед тем, как они отправились в путь, а также что Раскольникову не следовало идти вперед в одиночку на Спартак когда узнал, что Автроил не может его сопровождать.

[5] Раскольников до сих пор не упоминал, как он намеревался использовать Азард. Согласно Пять лет Красного флота (стр.5 I-2) она проводила разведку в заливе Кунда. Она вернулась с нулевым отчетом. Поскольку у нее не было топлива и что-то не так с двигателем, было решено не привлекать ее к операции.

[6] Согласно советскому источнику, цитируемому в G. Bennett, Cowan’s War (1964), разведка Pantera держалась под хвостом из-за неисправных компасов, замерзания перископа и проблем с другим оборудованием, включая рули, балансирные танки, батареи. и радио ‘(стр.390).

[7] Шестая эскадра легких крейсеров — Cardiff, Cassandra, Caradoc, Ceres и Calypso — под командованием контр-адмирала Александра Синклера привела немецкий флот открытого моря в интернирование в Скапа-Флоу в ноябре 1918 года, а затем немедленно направился к Балтике в сопровождении девяти эсминцев классов «V и W» (один из которых, Wakeful, позже упоминается Раскольниковым). Кассандра потерялась на пути к Балтике. 13 декабря Синклер обстрелял побережье близ Нарвы, разрушив единственный мост через реку Нарову, который имел важное значение для коммуникаций Красной Армии.Затем он отправился в Латвию с Cardiff, Ceres и пятью его эсминцами. Таким образом, оставшиеся у Ревеля силы состояли из двух легких крейсеров: Calypso, и Caradoc, и четырех эсминцев. 24 декабря они высадили 200 эстонских ударных войск в бухте Кунд, в тылу красных.

[8] Частично другое описание того, что произошло, дается в Пять лет Красного флота (стр. 53-54): «Спартак не смог развить полную скорость, потому что экипаж неправильно управлял механизмами и должен был остановите сначала одну турбину, затем другую так, чтобы скорость не превышала 23-25 ​​узлов.Примерно в 13:30 взрыв из переднего орудия «Спартак» , направленного слишком далеко на корму, сбил чартерную станцию, разбросал и разорвал карты, повредил мостик и сотряс рулевой, так что местоположение корабля не удалось определить. Через десять минут после ее стирки выяснилось, что Спартак находится на мелководье. Курс был изменен слишком поздно: примерно в 13.40 она застряла на Дивел-Шоу, потеряв свои винты ». Дивел-Шол теперь называется Курадимунда.

[9] Согласно отчету капитана Тезигера об этом действии, цитируемому у Bennett, op.cit., у Спарлака было семь офицеров и 95 человек, а у Autroil — семь офицеров и 138 человек, все взятые в плен. Эти заключенные, за исключением Раскольникова и Нынюка, были переданы правительственным войскам Эстонии, которые держали их на острове Нарген и через два месяца казнили некоторых из них. Два советских эсминца также были переданы правительству Эстонии: переименованные в Vambola и Lennuk, сыграли важную роль в последующих операциях, использовавшись для высадки ударных войск в тылу врага.

[10] Текст телеграммы Раскольникова находится в архивах Министерства иностранных дел Великобритании (FO 371/3938). Телеграмма была адресована Троцкому, и в ней говорилось, что британские власти заявляют, что они готовы освободить меня в обмен на всех британцев, арестованных в России, вместе с капитаном бельгийского торгового флота по имени Шунджанс (который в конечном итоге вышел на свободу по отдельной договоренности). . «Парламент мира» был телеграфным адресом, который использовался для переписки с министерством иностранных дел об обмене пленными с Советской Россией.

[11] Manchester Guardian (теперь Guardian), , хотя и напечатанный в Манчестере, в то время был доступен на главных железнодорожных станциях и во многих газетных киосках в Лондоне. Публикация в 1918 году пробольшевистских донесений Моргана Филипса Прайса, несомненно, заставила власти внести его в свой черный список. Радек присутствовал на учредительном съезде Коммунистической партии Германии в конце декабря 1918 года. Он был арестован 15 февраля 1919 года. Мануильский был отправлен во Францию ​​в январе 1919 года в составе делегации Красного Креста для организации репатриации русских. солдаты все еще во Франции.Когда они приземлились в Дюнкерке, их арестовали и интернировали в Мало-ле-Бен, пригороде этого города.

[12] Радек присутствовал на учредительном съезде Коммунистической партии Германии в конце декабря 1918 года. Он был арестован 15 февраля 1919 года. Мануильский был отправлен во Францию ​​в январе 1919 года в составе делегации Красного Креста для организации репатриации. Русские солдаты все еще во Франции. Когда они приземлились в Дюнкерке, их арестовали и интернировали в Мало-ле-Бен, пригороде этого города.

[13] Переписка в FO 371/3939 и 3940 включает письмо Раскольникова Ларисе Рейсснер, отправленное в начале апреля, с призывом организовать его репатриацию как можно скорее, и телеграмму от нее, в которой говорится: «Ваш обмен почти устроил … Посольство Дании в Лондоне предоставит вам необходимые средства на приобретение белья и одежды, за счет которых мы встретимся в Москве ». Представитель Британского общества Красного Креста в Москве сообщил Министерству иностранных дел, что« жена Раскольникова является очень важной фигурой в мире. Советское правительство.’

[14] В рапорте, датированном 20 мая 1919 года, офицера СИД, сопровождавшего Раскольникова в Инверкитинг, железнодорожную станцию ​​Росайта, которая находится в FO 371/3941, говорится: «Перед посадкой Раскольников выразил свою благодарность за оказанное ему лечение и его товарищ, находясь в руках британских властей, и попросил меня передать его благодарность мистеру Томсону за оказанную им вежливость ».

[15] Согласно Королевским архивам Виндзорского замка, нет никаких доказательств того, что майор Г.Г-н Голдсмит (который принял на себя командование «Каумилагом» — Кавказским военным агентством — после расстрела полковника Пайка) имел какие-либо связи с королевской семьей, и в относящихся к нему бумагах в министерстве иностранных дел ничего не говорится об этом. и архивы военного ведомства.

[16] В обширной переписке в архивах министерства иностранных дел, касающейся обмена пленными, нет никаких упоминаний о каких-либо «белогвардейских генералах». Однако советская сторона вступила в некий «восточный торг» довольно жуткого характера.В своем послании от 24 января 1919 года Чичерин предлагал вернуть России в обмен на британских подданных, находящихся в советских руках, не только Раскольникова и Нынюка, но и Шаумяна, Джапаридзе и остальных 26 бакинских комиссаров — хотя, как утверждает британский Иностранный Офис отметил, что 16 ноября 1918 года советская радиосвязь сообщила, что эти люди были «убиты белогвардейцами» (FO 371/3938/26748).

[17] В издании 1936 года ссылка на Зиновьева опущена, а абзац начинается так: «В тот вечер, по прибытии в Петроград, я встретил в гостинице« Астория »товарища Сталина, который…. »В издании 1964 года весь абзац опущен, что позволяет избежать упоминания как Зиновьева, так и Сталина.

Ленинский районный суд г. Комсомольска-на-Амуре, Хабаровский край

Режим суда

Понедельник — пятница с 8.30 до 17.30,

обеденный перерыв с 12.30 до 13.30 Часы работы приемной: Понедельник — пятница с 8.30 до 17.30,

обеденный перерыв с 12.30 до 13.30, к. 108, тел. / Факс: 8 (4217) 23-04-14

Выходные дни: суббота, воскресенье. Порядок приема граждан руководством суда:

председатель суда — среда с 9:00 до 10:00 (кабинет № 201)

Территориальная юрисдикция

Ленинский район г. Комсомольска -на Амуре общей площадью 50 кв.м. принадлежит Ленинскому районному суду Комсомольска-на-Амуре. км. с населением около 90 тысяч человек.

Контактная информация

Администратор: (4217) 25-31-44

Кабинет: (4217) 23-04-14

Начальник отдела: (4217) 23-04-14

Ф.Исполняющие обязанности судей, помощники, тел.

Состав суда

Председатель суда

• Щербинин Игорь Владимирович (Указ Президента Российской Федерации от 23.10.2017 № 506)

Судьи

• Дубовицкая Елена Вадимовна (Указ Президента РФ от 27.10.2011 № 1430)
• Кузьмин Сергей Владимирович (Указ Президента Российской Федерации от 04.01.2009 № 27)
• Иванова Светлана Сергеевна (Указ Президента Российской Федерации от 16.03.2015 № 135)
• Усачева Татьяна Юрьевна (Указ Президента Российской Федерации от 19.04.2011 № 466)
• Лаиш Дмитрий Геннадьевич (Указ Президента Российской Федерации от 04.04.2009 № 406)
• Пронин Андрей Александрович (Указ Президента Российской Федерации от 05.29.2003 № 583)
Рослая Марина Николаевна (Указ Президента Российской Федерации от 11.11.1998 № 1358)
• Шкатов Евгений Анатольевич (Указ Президента Российской Федерации от 26.01.2008 № 95)
• Сергей Смирнов Сергеевич (Указ Президента Российской Федерации от 22.07.2015 № 381)
• Зыкова Мария Васильевна (Указ Президента Ф от 23.02.2017 №90)
• Плотникова Елена Геннадьевна (Указ Президента Российской Федерации Российской Федерации от 23.05.2016 №241)
• Митчина Людмила Александровна (Указ Президента РФ от 30.06.2020, №432)

Видеосвязь

(время местное +7 до мск)

IP-адрес (зал № 105): 10. 27.55.50

Ответственное лицо по организации видеоконференцсвязи:

• Чернявская Наталья Вячеславовна, помощник председателя суда, тел …: 8 (4217) 23-04-15 (+ 7 по московскому времени)

Ответственное лицо по техническому обеспечению видеоконференцсвязи:

• Копосова Евгения Владимировна, консультант по информатизации, тел.: 8 (4217) 25-31-44 (+7 по московскому времени)

ПРЕСС-СЛУЖБА

Ответственный за связь со СМИ:

• Чернявская Наталья Вячеславовна, помощник председателя суда, тел. . : 8 (4217) 23-04-15 (+7 по московскому времени)

Ответственный за содержание сайта:

• Елена Литвинова, консультант по информатизации, тел. : 8 (4217) 25-31-44 (+7 по московскому времени)

Достопримечательности и достопримечательности Москвы — информация, фото, на карте

Летописная история Москвы началась в 1147 году.Столицы на Руси в этот период менялись довольно часто, в зависимости от того, где правили великие князья: в Ладоге или Великом Новгороде, в Киеве или Владимире. Статус столицы Москве был присвоен только к XIV веку, когда разрозненные княжеские владения объединились в одно государство. Именно тогда в Москве был возведен первый белокаменный Кремль, окруженный высокими стенами с башнями. К концу XV века, благодаря усилиям Дмитрия Донского, Ивана III и Василия III, Великое княжество Московское стало центром единого Русского государства, окончательно освободившегося от влияния Золотой Орды.

В 1547 году Иван IV Грозный стал первым суверенным правителем всея Руси, принявшим царский титул. С тех пор Москва была столицей Российского государства до 1712 года. В начале XVIII века Санкт-Петербург, только что построенный на берегу Финского залива, был превращен Петром Великим, первым императором России, в главный. город его империи. Таким образом, Москва лишилась своего столичного титула более чем на два столетия. В 1922 году Москва снова стала столицей, но уже в составе Союза Советских Социалистических Республик (СССР).

Сегодня Москва — главный город России. Этот огромный мегаполис с населением более 12 миллионов человек входит в десятку самых густонаселенных городов мира. Кроме того, это один из крупнейших туристических центров страны, который ежегодно посещают более 16 миллионов путешественников!

Самая известная достопримечательность города — Красная площадь со знаменитыми куполами Храма Василия Блаженного, Кремль, Мавзолей Ленина и многочисленные храмы. Здесь же можно увидеть популярный ГУМ-музей с потрясающим псевдорусским фасадом и расположенный рядом краснокаменный дворец Государственного Исторического музея, на месте которого в 1755 году торжественно открыли первый Московский университет в здании Московского государственного исторического музея. Земский приказ.Еще две достопримечательности, которые стоит посетить, — это Новодевичий монастырь и Вознесенская церковь в Коломенском. Оба места внесены в Список всемирного наследия ЮНЕСКО.

Туристов также привлекают культурные центры столицы, такие как Большой театр и Государственная Третьяковская галерея с одной из крупнейших в мире коллекций русского изобразительного искусства. Оказавшись в Москве, непременно стоит прогуляться по историческим улицам: богемному Арбату и старой Варварке, а также поесть в легендарном вращающемся ресторане «Седьмое небо» на Останкинской башне.И, конечно же, обязательно подняться на смотровую площадку одного из небоскребов Москва-Сити, откуда хорошо видны грандиозные памятники советской архитектуры — семь сталинских высоток.

Чтобы уйти от шума, можно посетить московские дворцово-парковые ансамбли: Царицыно, Кусково и Измайловский, или прогуляться по самым известным паркам Москвы: Сокольники, ВДНХ, Воробьевы горы и крупнейший в столице Парк Горького. .

Москва также славится своими кулинарными традициями, заложенными еще в эпоху Древней Руси.С XVI века столичная кухня получила собственное название «старая Москва» и была связана с приготовлением блюд к царскому столу. Память о тех временах сохранилась в названиях московских улиц. Слуги Сытного приказа, отвечавшие за кормление знати и самого царя, жили на улицах с соответствующими названиями: Поварской, Мясницкой, а также Скатертном и Хлебном переулках.

Сегодня в Москве много мест, где можно попробовать традиционную русскую кухню.В частности, густые пушистые каши, похожие на гречневую кашу с грибами. Знаменитые холодные супы, такие как квас-окрошка (холодный квасный суп с овощами и жареным мясом), ботвиния (холодный суп из рыбы, овощей и ферментированного напитка) и свекольный суп — настоящая достопримечательность для иностранцев. Популярны также горячие супы, которые традиционно подают к водке. Например, «селянка» в крестьянском стиле, она же солянка; густой ухи (уха) с пирожками; и густой суп, в котором ложка стоит ровно.При этом плохой жидкий суп гурманы называют «сквозь него Москва». Из старомосковских мясных блюд стоит попробовать целиком запеченных глухари и куропаток. Из рыбных блюд стоит попробовать знаменитый «рыбник» — пирог из лосося или осетровых рыб. Обязательно попробуйте заливное рыбное, оно прозрачное, как слеза. Это блюдо появилось в Москве в XVIII веке и считалось едой бедняков. Однако позже все усложнилось и попало на стол аристократов.Рыбный бульон осветляли, а сам заливное украшали вареной морковью и яйцом. Еще одно истинно московское лакомство — это блины с икрой и сметаной, а также целый ряд согревающих и хмельных напитков, например, сбитень или медовуха.

Сегодня одним из самых популярных народных блюд в Москве и по всей России является салат «Оливье», также известный как «русский салат». Его изобрел в XIX веке французский шеф-повар Люсьен Оливье, владелец ресторана французской кухни «Эрмитаж» в Москве.Однако его рецепт, в состав которого входили рябчик, каперси и раковые хвосты, в советское время существенно изменился. Мясо в нем заменили колбасой, а каперси — солеными огурцами. Московские рестораны предлагают десятки вариантов салата «Русский», «Гусарский» или «Столичный», как часто называют Оливье. Сегодня оливье — признанное новогоднее блюдо во всех московских семьях, как и еще одна легенда советской кухни — «русская сельдь». Считается, что это блюдо было изобретено в 1918 году купцом Богомиловым, которому принадлежала сеть московских трактиров.Он придумал рецепт идеальной национальной закуски с революционной подоплекой, чтобы избежать потасовок со стороны пьяных завсегдатаев его заведений. Соленая сельдь символизировала пролетариат, а слой моркови, картофеля, лука и красной свеклы олицетворял крестьянство и цвет революционного флага. Богомилов все это залил майонезом как напоминание о Великой французской революции. Салат был назван аббревиатурой — ШУБА: русское «Шовнизму и упадку — бойкот и анафема» (примерно переводится как «Бойкот и анафема на шовинизм и упадок»).Еще одно популярное в столице блюдо имело грузинские корни и называлось куриная табака или куриная тапака. Тапа представляла собой большую чугунную сковороду с тяжелой крышкой, с помощью которой курицу, намазанную чесноком и специями для особого жарения, прижимали и раскладывали на сковороде. Тапаса в Советском Союзе было мало, поэтому хозяйки стали придавливать курицу чугунными утюгами, а само блюдо переименовали в более понятную «куриную тапаку».

Москва — один из одиннадцати российских городов, принимающих чемпионат мира по футболу FIFA 2018.Во время мундиала столица с 14 июня по 15 июля примет около миллиона туристов. Главной площадкой чемпионата станет стадион «Лужники». Здесь пройдут матч открытия, три игры группового этапа, один из полуфиналов и финал чемпионата мира по футболу. Этот стадион также был основным местом проведения летних Олимпийских игр 1980 года. Вместимость для проведения чемпионата мира по футболу увеличена с 78 до 81 тысячи, а также переделано поле с натуральным травяным покрытием, установлена ​​автоматизированная система обогрева и полива.«Открытие Арена» — второй столичный стадион, построенный специально для мундиала еще в 2014 году. Построенный недалеко от аэропорта Тушино, он рассчитан на 45 тысяч человек и считается домашним стадионом футбольного клуба «Спартак». В «красно-белом Колизее», как стадион уже прозвали, проходили групповые матчи и одна из игр 1/8 финала ЧМ-2018. Билеты на мундиаль поступят в продажу 2 июля 2017 года. Каждый болельщик также получит персональный паспорт — именную карту зрителя.Кроме того, для гостей чемпионата разработаны национальные туристические карты RussiaCityPass, позволяющие бесплатно и в приоритетном порядке посещать некоторые музеи, речные и автобусные туры, а также пользоваться общественным транспортом.

Помимо футбольных турниров, в Москве ежегодно проводятся сотни праздников и фестивалей. Среди самых ярких праздников — грандиозный Парад Победы, посвященный окончанию Великой Отечественной войны и разгрому нацистской Германии. 9 мая на Красной площади можно будет увидеть не только шествие войск и всевозможной военной техники, от танков до ракетных комплексов, но и зрелищное авиашоу с участием крупнейших в мире транспортных вертолетов Ми-26 и Су-25. штурмовики.

Московский международный кинофестиваль проходит в столице в конце июня. Впервые он прошел в 1935 году под председательством Сергея Эйзенштейна. Сейчас этот международный кинематографический конкурс считается вторым старейшим кинофестивалем в мире после Венецианского международного кинофестиваля.

Каждую осень с 2005 года в столице России проходит Московский гастрономический фестиваль, в котором принимают участие более ста городских ресторанов. В течение месяца повара предлагают гостям фестиваля дегустационные наборы по фиксированной цене, чтобы любой посетитель мог оценить кухню даже самых изысканных ресторанов.Также осенью в Москве отмечают День города. Народные фестивали и концерты проходят по всей столице в первую или вторую субботу сентября. Основные торжества с праздничным салютом проходят на Красной площади, Поклонной горе (Поклонная гора) и Воробьевых горах (Воробьевы горы).

Один из самых любимых русских праздников — Новый год. Многие в Москве традиционно отмечают его на Красной площади. Здесь можно покататься на коньках возле ГУМа, увидеть главную новогоднюю елку страны и услышать звон колоколов на Спасской башне.После Нового года в Москве начинаются рождественские гуляния. 7 января на Красной площади проходит главная рождественская ярмарка столицы, где можно отведать горячие блины с икрой, согреться сбитнем и купить сувениры — набивные имбирные пряники, хохломские игрушки или оренбургские шали.

Москва — город праздник. Здесь всегда шумно и светло, даже глубокой ночью. Здесь вы можете совершить долгую прогулку, насладиться многоязычной речью на Красной площади, полюбоваться величайшими полотнами мира в Третьяковской галерее или совершить поездку на речном автобусе через Москву-реку.Спустившись под землю, вы увидите одну из самых красивых систем метро в мире. Достигнув Воробьевых гор, стоит полюбоваться видом на высотный Московский университет и панораму столицы. Если у вас есть пара дней, чтобы посетить старинные усадьбы Кусково и Останкино, вы сможете узнать, как жили небные семьи и чем они занимались в старой Москве. А если от впечатлений надоест, лучше сходить в ресторан, чтобы отведать блины, рыбу в заливном и русский салат оливье.Главное — вовремя остановиться, и тогда вам захочется снова и снова приезжать в Москву …

ПОЛУЧИТЬ НАПРАВЛЕНИЯ

Добраться до Москвы можно практически любым доступным видом транспорта. В столице круглосуточно работают четыре международных аэропорта: Домодедово, Шереметьево, Внуково и Жуковский, а также девять вокзалов. Прямые рейсы в Москву выполняются из таких американских городов, как Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Вашингтон и Майами. Вы также можете прилететь в Москву практически из всех европейских столиц, включая Париж, Берлин, Прагу, Рим и Лондон.

Советы по ставкам Томск Томск — ФК Спартак-2 Москва Прогнозы ᐊ Супер советы по футболу ᐉ Коэффициенты ставок ᐉ LiveScore — Это наш город Ричмонд — Новости Томска

Греческие ученые эпохи Возрождения

За последние два столетия своей истории Византийская империя превратилась в маленькое и политически слабое христианское государство.Но Византия по-прежнему оставалась великой державой в духовной и культурной сферах ^[1] . Первые византийские ученые в Западной Европе прибыли из грекоязычной южной Италии после того, как Византийская империя потеряла контроль над своими итальянскими провинциями (южная Италия). Упадок Византийской империи (1203-1453 гг.), Продолжающееся турецкое вторжение и, наконец, падение Константинополя (1453 г.) вызвали огромную волну эмиграции на Запад, в том числе ученых, продолжавшуюся до XVI века.Греческие историки иначе относятся к «ушедшим». Папаригопулос с неоправданной суровостью обвиняет их в том, что они оставили свой народ в рабстве и тьме в эпоху испытаний ^[2] . Фотиадис пишет, что сотни греческих ученых, которые оставили последние фрагменты Византии и греческих земель, контролируемых Венецией в 15 веке, «перестали быть частью греческого просвещения и своими знаниями способствовали быстрому плодотворному развитию итальянского Возрождения» ^{[ 3]} .Используя сегодня термин «утечка мозгов», современный греческий историк А.Е.Вакалопулос пишет, что «эти ученые пересадили на Запад семена эллинско-византийской культуры, которым угрожала смерть» ^[4] . Эта эмиграция византийских ученых рассматривается многими учеными как ключ к возрождению греческих и римских исследований, которые характеризовали гуманизм эпохи Возрождения ^[5] . Среди эмигрантов были гуманисты, поэты, писатели, издатели, учителя, музыканты, астрономы, архитекторы, естествоиспытатели, художники, писцы, философы, политики и богословы ^[6] .

Прерванный турками греческий палеологический ренессанс уже обратил свой взор на античность. Многие византийские ученые той эпохи называли себя не римлянами, а греками. У них учились западные ученые, которые «после катастрофы 1453 года» продолжали поклоняться палеологическим грекам до античного мира ^[7] . Благодаря своему «обновленному эллинизму» во время палеологического Возрождения Византия снова оказала огромное влияние на Запад ^[8] .Византийские ученые принесли в Западную Европу гораздо более обширные и лучше сохранившиеся знания об их (греческой) цивилизации. Их основная роль в гуманизме эпохи Возрождения заключалась в преподавании современного (средневекового) и, тем более, древнегреческого языка своим западным коллегам в университетах или в частном порядке, наряду с распространением древних текстов. Их предшественниками были южные итальянцы Варлаам Калабрийский и Леонтий Пилатос, чье влияние на первых гуманистов эпохи Возрождения неоспоримо ^[9] .

Папа Григорий XIII основал Греческий Папский колледж в Риме (Collegio Pontifico Greco) для приема молодых греческих беженцев в Италии, а также других эмигрантов, следовавших греческому обряду. Этим молодым людям пришлось изучать священные науки, чтобы потом распространять их среди своих соотечественников и способствовать воссоединению разделенных церквей. В то же время началось строительство Коллегии и церкви Св. Афанасия, соединенных мостом через Греческую дорогу ( Via dei Greci ).В этом же году (1577 г.) прибыли первые студенты, которых до окончания училища разместили в разных корпусах ^[10] .

Помимо южных итальянцев, населявших бывшие византийские территории полуострова и оставшихся грекоязычными и связанными с византийской культурой, к 1500 году греческая община Венеции насчитывала 5000 человек. Венеция, поначалу подорвавшая основы и могущество Константинополя, в конце концов, благодаря свободному выбору греческих эмигрантов, стала богатейшей наследницей Византии.Библиотеку Виссариона перевезли сюда еще до его смерти, в 1472 году, и для многих греков этот богатый византийскими элементами город стал самым сносным местом ссылки ^[11] . Венецианцы также правили Критом и Далмацией, где также поселились тысячи греческих беженцев из Константинополя, Салоник и других византийских центров. Крит особенно прославился своей школой иконописи (критской школой), которая после 1453 года стала самой важной в греческом мире ^[12] .

Идеи из Древнего Рима были популярны среди ученых XIV века, и их значение для Возрождение не оспаривается. Но современный немецкий ученый Вальтер Бершин повторяет тезис Траубе о том, что «в литературе не было прямой линии, соединяющей эпоху Возрождения и Древний мир (и в обход Средневековья)», и что «ни один римский автор не был обнаружен впервые» ^[13] В то же время Бершин повторяет знаменитую фразу Брукера (DJR Brucker) о том, что «шепот греческого языка постоянно присутствует в латинском языке» ^[14] .Западные ученые постоянно встречали в латинских текстах цитаты, отрывки и ссылки на греческий язык. Когда первые западные гуманисты «выразили свой живой интерес и ностальгию по греческим источникам, настало время, когда греческая грамматика получила широкий резонанс, и Мануэль Хрисолор, преподававший греческий язык во Флорентийском университете с 1397 года, написал свои« Проблемы греческого языка ». как учебник » ^[15] . Хрисолор, прибывший на Запад с просьбой о помощи в качестве посланника императора Мануила II, в эпоху, когда Запад« больше интересовался духом греков, чем греками. сохранение своей государственности » ^[16] , ознаменовавшее начало новой университетской греческой традиции, начало« открытий »греческих авторов и их массовых переводов ^[17] .Позже Теодор Газа получил еще большее признание среди гуманистов с его «Грамматическим введением» ^[18] Тексты и идеи, привезенные из Византии, оказали влияние на западный гуманизм, философию и науку. Философия Платона, которая вплотную подошла к идеям Аристотеля, повлияла на эпоху Возрождения, вызвав споры о месте человека во Вселенной, о бессмертии души, о способности человека совершенствовать себя добродетелью. Расцвет философской деятельности в XV веке возродил влияние древнегреческой философии и науки на эпоху Возрождения.Отголоски этих изменений прошли через столетия после Возрождения не только в трудах гуманистов, но и в образовании и духовных ценностях Европы и западного общества до наших дней ^{[19] [20] [21]} .

Динос Яннакопулос в своей работе о вкладе византийских ученых в эпоху Возрождения суммирует их вклад в три основных сдвига Возрождения:

1. Во Флоренции в начале четырнадцатого века акцент сместился с риторики на метафизическую философию, спасибо к возникновению и интерпретации текстов Платона.
2. В городах Венеция — Падуя преобладание аверроизма в трактовке Аристотеля в науке и философии уменьшилось, так как оно было дополнено византийскими традициями с использованием древних и византийских комментаторов Аристотеля.

   No related posts.